Даже еду мне приносили с разными промежутками между кормлениями.
Порой я даже проголодаться не успевал, а порой – готов был лезть на
стену от голода. Хотя это могло быть связано так же и с размерами
порций, которые варьировались от кормежки к кормежки так сильно,
словно повара у них менялись каждый день. Хотя едва каждый день
была одна и та же – полужидкая то ли овсянка, то ли пшенка без
вкуса и запаха. К ней шла фляга с водой со странным привкусом – не
иначе, с той самой дрянью, которой предполагается меня накачать к
концу пребывания здесь, чтобы окончательно сломить. Не знаю, та ли
это дрянь, которую меня накормили в доме лукового ублюдка, или уже
какая-то другая, но после нее в голове слегка шумело, будто от трех
рюмок водки, а длинные мысли было трудно додумать до конца. Эти
ребята хорошо все продумали, в условиях постоянного нервоза, потери
чувства времени и под приходами от этой дряни составить хоть
сколько-то внятный план не то что побега, а хотя бы просто –
сохранения интеллектуального равновесия – было попросту
невозможно.
Еду приносил невысокий, судя по силуэту, человек. Большего о нем
сказать было невозможно, потому что фонарь, который он держал в
свободной от миски руке, имел хитро настроенный рефлектор, так что
свет бил мне в глаза, ослепляя и не позволяя рассмотреть тюремщика.
Ни на один вопрос, конечно, он мне ни разу не ответил, всегда
ставил миску на пол, ногой задвигал ее в клетку между прутьями и
так же молча, скрываясь в тени фонаря, исчезал.
Не отвечать на вопросы пленника – еще одна шестеренка механизма
слома сознания.
Но кое о чем мои пленители не знали. Я же страйкболист, я же
чертов эрзац-тактикульщик, я же, сука, игрушечный вояка. А значит
на левом запястье у меня, повернутые циферблатом внутрь,
обязательно должны быть командорские часы со светящимися в темноте
стрелками. Так что одна шестеренка в механизме, который должен был
перемолоть мое сознание в податливый фарш, отсутствовала. Самая
главная шестеренка. Приводная, так сказать.
Луковый гад меня, конечно, обыскал, но очень поверхностно – из
карманов исчезли последние мелочи, вплоть до выпавших из пакета
шаров, а вот шнурки, на которых я мог бы повеситься, лишая его
ценного товара, или вот часы он оставил. Подобный характер обыска,
если подумать, говорил о многом – значит, лукового интересовало
только содержимое карманов, то есть, то, чем можно поживиться. О
том, что у пленника могут быть какие-то способы побега при таком
обыске не думают, иначе бы досматривали вплоть до швов на
одежде.