– Убирать, – спрашиваю, – не собираетесь? В особенности окурки?
Сейчас звонок в дверь.
Настороженно выглядываю: стоит. Напишите, говорит, мне расписку. Что я лестницу вымыла.
Чтобы я, значит, отыскал бумагу и ручку и написал ей расписку в половом акте: дескать, полы эти вымыты и даже благоухают свежестью ферганской долины.
Я велел ей удалиться, уединиться, написать самостоятельно и пообещал подписать все, что угодно. Вплоть до согласия на посещение подвала с целью интимного экстрима или наоборот.
Пробудишься так вот в четыре часа утра и раньше, посмотришь в окно, а там идет страшная жизнь.
Эти домики…
Их специально устанавливают, эти якобы детские домики.
В них что-то тлеет и курится, доносится хрипловатый говорок из категории шансон.
Я бы придумал специальные милицейские эвакуаторы для таких домиков.
Чтобы катались по дворам и не тачки хапали, а сразу, не глядя, забирали такие домики и увозили за городскую черту, на неведомые стоянки. Потому что там заведомо замышляется, совершается или обсуждается преступление.
Я в Москве.
Мне немного недостает привычной микроскопии.
Волею провидения я живу сейчас на самом что ни на есть девятом этаже, тогда как дома привык обитать на втором.
И мне, конечно, несколько не с руки наблюдать за явлениями с поднебесного балкона. Благодаря которому даже окурки мои уподобляются падающим звездам и побуждают загадывать разнообразные желания: например, чтобы они не попали кому-нибудь в глаз или, наоборот, попали за шиворот.
Кроме того, конечно, затягивает бездна.
Когда-то я читал сомнительную статью о юношеских стихах Карла Маркса, которому хотелось устремиться в бездну или куда-то еще – короче, вниз, в заведомо нехорошее место, и увлечь за собой всех окружающих.
Так вот на балконе я понемногу начинаю постигать этот Капитал.
Ну, не настолько, чтобы хотеть увлечь кого-нибудь за собой. Я вообще по натуре одиночка.
Но тем не менее.
Дома, в Питере, этого нет. Там сразу видно дно, где и Карл Маркс, и ему подобные кто бродит, а кто лежит.
Зашел на московский товарно-денежный рынок, он же вещевой-пищевой. В принципе, от питерского мало чем отличается.
В культурном, современного вида павильоне прислушивался к дискурсу.
Участвовали: продавщица пятьдесят последнего размера, охранник с мобилой, некто Леша и прочие персонажи. Все одновременно и как бы в режиме диалога: