К утру всё было готово: стиральная машина покрылась изнутри толстым слоем мазута, швейная – сломалась, а Виногурский стал дезертиром – в армию отправляться было не в чем. Достирывалось и дошивалось всё руками ещё дня три. При этом было сломано сколько-то ногтей и иголок, а бывшая белая ванна, стала похожа на Мойдодыра, любящего купать мотоциклы. От дезертирства Андрюшка реабилитировался, выкинув в мусорное ведро проездные билеты и смело исправив в документах три дня гауптвахты на шесть. Взяв в адвокаты маму, безумно тоскующую по утраченным ногтям и от ожидающей разлуки, Виногурский храбро вторгся на территорию новой части.
В Москве Андрюха пропадал не долго – месяца три. Он возил какого-то генерала из какого-то штаба на «Волге». Генеральская дочка положила на Виногурского глаз и её папик, удручённый мизерностью выбора своего дитяти, сослал Андрюшку обратно к нам. Интриги бывшей воздушной гимнастки, по возвращению блудного сына, не возымели действия и генеральской недоросли пришлось строчить пламенные письма, хотя Андрей предпочитал телеграфные переводы.
Архаровцы из автобата, куда вновь попал Виногурский, могли любого довести до ручки. Командиры этой части менялись как перчатки. Текучка руководящих кадров не способствовала укреплению воинской дисциплины и часть, попав в порочный круг, не вылезала из отстающих. Новый командир автобата, майор Коржов, решил исправить положение и начал своё командование со строевого смотра.
Осмотрев чумазых водил и полупьяных офицеров, майор заметил Виногурского, который выгодно отличался чистотой, постиранной и отутюженной маминой рукой, гимнастёрки, так как только вчера прибыл из Москвы.
– Как фамилия? – спросил командир.
– Рядовой Виногурский, товарищ майор! – отчеканил Андрей.
– Рядовой Виногурский, выйти из строя! – приказал Коржов. – Вот, посмотрите, в каком виде вы должны быть каждый день. Приятно глазу посмотреть на бойца! И постиран, и поглажен, и побрит, и образцово подстрижен. Снять головной убор!
Пилотка вспорхнула с Андрюхиной головы в руку. Часть, после секундного замешательства, схватилась за животы и грохнула со смеху.
Дело происходило в 1979 году и мало кто в стране, даже в редких тогда иностранных журналах, видел панковскую причёску «ирокез», которая, как петушиный гребень, украшала Андрюхину голову.