– Да, да!! – заорал Мьенг, так и не понимая, на что подписывается. Он лишь успел сообразить, что умереть никогда будет не поздно. Так что в подобном выборе имелся внушительный плюс.
Мьенга вернули в прежнюю камеру и не трогали целых четыре дня. Но теперь он уже был не рад этому. И чем дальше, тем странный разговор с доктором Дрожеком стал казаться всего лишь выкрутасом отрицающего гибель сознания; обычным, хоть и очень реалистичным сном. Впрочем, засыпал он теперь плохо. Все пытался понять, может ли иметь произошедшее… или все-таки привидевшееся?.. хоть какой-либо смысл?
Да, он не раз летал в космос. И, не будучи специалистом по астронавтике, тем не менее знал, что современное развитие космической техники не позволяло путешествовать к звездам. Повсеместно применялись ракетные двигатели, основанные на химической реакции горючего и окислителя, – как в самом начале освоения космоса, пусть и гораздо более совершенные. При межпланетных полетах использовались ионные и плазменные двигатели, существовали уже корабли с ядерными установками. Плохо прижились, но кое-где еще «бороздили просторы Вселенной» экзотические и неуклюжие космические парусники. Но любой из этих аппаратов мог летать только в пределах Солнечной системы, а до той же Альфы Центавра их полет занял бы столько времени, что терялся его практический смысл.
И если его хотят отправить на таком корабле, то зачем? Проще, и гораздо дешевле, оставить его до конца дней в этой камере, если уж так жалко тратиться на яд.
На пятый день за Мьенгом пришли. Вначале он испытал чувство дежа-вю.
Щелчок замка. Ледяное лицо охранника.
– Заключенный Мьенг Мьянга?
– Мьенг Кипрус Мьянга.
– На выход.
Неужели все-таки приснилось? И никакой Альфы Центавра, лишь какой-нибудь «альфа-цианид» внутривенно…
Однако на сей раз его вывели во внутренний двор и усадили в закрытую, без окон, коробку кара. Примерно через полчаса он сидел в такой же точно коробке, но уже на борту геликоптера. Полет продолжался долго, Мьенг заснул.
Он проснулся от толчка. Свист винтов стал затихать, перешел в чавкающий шелест, а затем по ушам вдарила тишина. Но длилась она недолго. Вжикнул запор, отошла вбок дверь, и сразу резануло по глазам давно забытое солнце, а йодистый запах моря, ворвавшийся в ноздри, выдавил из глаз слезы. Ведь именно так – солнцем и морем – и должна была пахнуть свобода!