Да тут ещё обнаружилось, что богодул оставил всю честную компанию без гроша.
– В долг не поверю, – поспешно заявил Морган. – Я на вас и так, почитай, разоряюсь. Оставите все деньги у девок, а потом и начинаете: Морган, Морган… А меня вовсе и не Морган зовут, Морганом меня только кличут, а от родителей я – Сенофонд Пятеримыч…
– Ну, Сенофонд Пятеримыч, ну, миленький… – застонали студенты.
– Не дождётесь, – сказал жестокий хозяин.
– Тогда придётся опять трясти панычей, – вздохнул тощий арап.
Ляхи, почуяв неладное, наладились бежать, но в них вцепился добрый десяток рук.
Трясти, как всегда, пришлось силачу Луке. Он взял в каждый кулак по панычу, перевернул их кверху дном, отчего обнажились их короткие кривые ножки, затянутые в лиловые чулки.
– Кардиналами будут, – похвалил еретиков Лука и начал трясти.
Звенеть монеты где-то звенели, а сыпаться на пол не сыпались.
– Что за притча? – удивился Лука и хотел было поставить потрясённых панычей обратно на ноги, но Грыцько Половынка вовремя его остановил:
– Та воны гроши у роте завжды ховають! Бережись, шобы не сковталы!
– А, так вот почему они всё помалкивали! – возмутился такому коварству Лука и легонько столкнул Яцека и Недослава головами.
Потом ещё разок.
Потом посыпались и денежки, да не медные, а серебряные, с гордым профилем Кесаря-Искупителя.
Пристыженные панычи, угрюмо друг на друга поглядывая, вернулись на своё место, причём умудрились уместиться рядом.
– То ж не гроши, – проникновенно сказал Тремба. – То слёзы наши. То стипендия ватиканская…
– Ласковое теля двух свиноматок сосёт, – заметил арап Тиритомба.
– И не подавится, – добавил Хворимир Супница.
– Теперь и на закуску хватит! – воодушевился Куприян Волобуев.
Хватило и на закуску. Обрадованный Морган, самолично подавая на стол, ещё и оправдывался, что рыбный пирог не пышен: проклятый богодул не дал тесту подняться как следует.
И начали молодые люди поглощать ром, с джином смешанный, и заедать его пирогом, кидая рыбьи кости в скупердяя-Моргана. Подумаешь тоже, Сенофонд Пятиримович какой нашёлся!
Панычи, рыдая, норовили наполнять себе чарки всклень и сильно частили, поскольку пили-то на свои кровные.
Разгорячённый и безудержный арап звонко запел крамольную латинскую песню – опять-таки им же переложенную на родной ерусланский. Своего арапского он не помнил: Патифон Финадеич младенцем выиграл чёрного сироту у заморского шкипера в очко.