На скале три холодных ночёвки!
Только в тот самый миг,
Как вершины достиг,
В атамане вся кровь закипела:
«Ты, козёл вороной,
Извини, дорогой,
Что погиб не за правое дело!»
…И доныне стоит
Тот утёс и хранит
Все подробности смертного боя…
Да и мы тут, внизу,
Крокодилью слезу
Вспоминаем, товарищ, с тобою…
Разбойники выслушали эту вдохновенную импровизацию с большим сомнением.
– Так и непонятно, чья в конце победа вышла, – сказал Куприян Волобуев. – И крокодилу в наших краях вроде бы неоткуда взяться…
– Это потому, что вы не знаете законов пиитики! – горячился Тиритомба. – Непременно должна быть некая недоговоренность, незаконченность… А крокодил – это же символ!
– Народ не поймёт!
Арап вздохнул и принялся грызть перо. Гусиные перья для него разыскивали по всему лесу товарищи: всё равно делать им было нечего.
Снова накатывало вдохновение на маленького арапа:
Живёт моя красотка
В высоком терему,
А на окне решётка —
Похоже на тюрьму.
Я знаю, у отрады
Есть грозный часовой.
Но не надейтесь, гады,
Не будет он живой!
– Вот это по-нашему, по-разбойничьи!
Тиритомба продолжал, сверкая белками глаз:
Сражу я часового
И брошусь в ноги к ней,
И вымолвлю два слова
Я о любви моей!
Красотка же на это
Заявит, что я груб,
И не дождусь ответа
Её горячих губ…
– Это почему же? – насторожились злодеи.
– А вот почему:
Скажу я: «Ну и что же?»
Слезинки не пролью.
Пойду в хмельном загуле
Топить любовь свою…
– Что-то не больно складно, – сказал Волобуев.
– Профан! Тут ложная рифма! Не может ведь герой по-матерну выражаться! Слушайте дальше:
И там, в угаре пьяном,
Воскликну: «Наплевать!
Ребята, на фига нам
Народ освобождать?
Народ, как та красотка,
Отвергнет молодца:
Ему нужна решётка
И сторож у крыльца!
Школяры-разбойники глубоко задумались.
– Пан поэт, – осторожно сказал наконец Яцек Тремба, – да ведь с такими песнями мы всю нашу пропагацию псу под хвост пустим…
– Точно! – подтвердили сообщники.
Тиритомба обиделся, перекусил перо пополам, дунул на свечку и пошёл к себе в досадный угол, чтобы заспать обиду на духовитом полушубке.
Атаману же Платону Кречету настало время подниматься: уже светало, и надо было идти на утёс, чтобы держать там романтическую вахту. Пузею он захватил с собой: вдруг да придётся пальнуть для острастки?