Был у Мечника друг – один-единственный, зато какой!
Был.
Отныне не будет. Придется теперь дружбу рвать по живому, чтобы хоть вспоминалась она добром.
Говорят, у всех баб на такое глаз куда как остер, да только Векша то ли слепенькой уродилась, то ли вовсе глупа. Старая Белокониха разглядела, даже Кудеслав догадался, а эта, с осени у хранильника проживя, так и не поняла: впрямь ведь старик разум от нее потерял.
И Мечник бы мог потерять. Верно, потому-то до сих пор нет у него жены, что и в своих, и в дальних пройденных землях надеялся он отыскать именно такую, как Векша.
Вот и отыскал себе на беду.
Слышишь, ты, приильменская наузница-чаровница? Вовсе ничего путного не найти нам с тобою нынешним светлым утром.
Но на хранильников двор Мечник Кудеслав больше и ногою не ступит. Дружеская-то верность крепка, только лучше не испытывать ее крепость этаким вот рыжим соблазном.
* * *
– Никак уже восвояси ладишься, друг душевный? – За ехидством Белоконева взгляда могло крыться все что угодно. – А почеломкаться на прощание со стариком, поклониться ему за приют да ласку – запамятовал? Или недосуг тебе, спешные дела заждались?
Кудеслав так и замер – одна нога в стремени, другая на земле. Белоконь, всей грудью навалившись на посох, с неподдельным интересом следил за изменениями краснеющего Мечникова лица.
– Ну, ты уж решай: или в седло, или обратно на землю-матушку. А то неудобно, поди, этаким раскорякой…
Волхв отер ладонью глаза, стирая с них насмешливое лукавство, заговорил по-иному, серьезно:
– Впрямь, остался бы – чай, есть о чем рассказать и тебе, и мне.
Кудеслав послушно выпростал ногу из стремени, отпустил коня – тот бесцельно побрел по двору, время от времени лениво подбирая с утоптанной земли какую-то казавшуюся ему съедобной всячину.
– За насмешку прости – по-доброму я, не со зла же. – Белоконь снова будто смахнул что-то с глаз. – Это я тебе должен бы в пояс кланяться за людоеда, а не ты мне за ласку, которой не было… Или была? – прищурился он вдруг. – Векша-то долгонько оставалась с тобою. Может, уж вперед моего успела за все отблагодарить – да так, что мне бы сейчас впору стребовать с тебя лихву?
Волхв сказал это негромко, с вроде бы вполне дружескою ехидцей, но Кудеславу почему-то вдруг припомнилось испуганно-свирепое «кто?!», медвежьим ревом плеснувшее из Белоконевой глотки тогда, давно, в святилище ржавого небесного камня.