Только бы с ним всё было хорошо!
Марселла артефакту тоже понравилась: круглая золотая печать на обложке из тиснёной красно-коричневой кожи на мгновение вспыхнула, и танцующий язычок магии погладил её руки.
А когда я сама прикасаюсь к книге, волшебная печать горит, не переставая, излучая яркий золотистый свет.
- Ух ты, какой фолиант! – удивилась Марселла. – Наверное, это часть твоего наследства?
- Нет. Случайно нашла книгу в нашей огромной библиотеке три года назад. Удивительно, что не видела её раньше, хотя она очень заметная. Подозреваю, книга хранит множество секретов. К сожалению, ничего не могу прочитать, так как она написана на древнеэралианском.
- А перевести с помощью магии?
- Бесполезно. Я пыталась. Дневного запаса магии хватает на перевод одного слова, которое стирается из памяти, едва наступает полночь. Древнеэралианский – магический язык лунных драконов, он сам как своеобразный шифр к загадкам истории и бытия. Но у нас будут занятия по этому языку, к тому же мы научимся накапливать драконью магию. Вот тогда, надеюсь, мне откроются многие тайны этой книги.
- Здорово. А здесь много картинок.
- О, да! Их можно рассматривать бесконечно, потому что они постоянно меняются.
- Как интересно! Можно полистать?
- Да, конечно, смотри.
Марселла принялась осторожно переворачивать страницы с витиеватым шрифтом, отливающие матовым золотом.
- Ой! Это же Эдвард! – вдруг воскликнула она.
- Где?!
- Вот! – Марселла протянула раскрытую книгу.
Я ахнула.
На иллюстрации, занимавшей всю 317-ю страницу, увидела комнату в гостинице жадного верга и нас с Эдвардом. Мы стояли друг против друга и держали футляр с книгой. Меня Марселла не могла узнать, так как девушка на картинке была нарисована полубоком - растрёпанные длинные волосы, тонкая ночнушка… Нет, погодите… Разве у меня такая большая попа?! Я протестую!
Зато молодой мужчина стоял лицом к публике. И это точно был Эдвард!
Вот почему меня не покидало ощущение, что сцена знакома и я её уже где-то видела. Но, припоминаю, кажется, раньше эта картинка занимала всего четверть страницы и была лишь обозначена скупыми штрихами…
А теперь она увеличилась в размерах, и каждая деталь на ней была тщательно прорисована – и идеальный контур упрямых губ Эдварда, и нахмуренные брови, и вышивка на его рубашке, и строчки на бриджах для верховой езды, и полудохлая пальма в глиняной кадке, впоследствии возрождённая.