Я не любила
Мариана, подозреваю, он меня – тоже. Была очарована, льстило его
внимание. А он… на это ответ был только у него. У меня –
догадки.
Еще раз
внимательно его оглядев, я поняла, что же в нем поменялось.
Появилась неприсущая ранее стать. Больше уверенности во взгляде,
жестах. Он возмужал, даже как будто выше стал. Вероятно, работа в
министерстве так сказалась.
Мелькнувшее
на безымянном пальце кольцо бросилось в глаза.
Сейчас
ничего не колыхнулось внутри, а тогда, полтора года назад, была
лишь жгучая обида.
Среди тех,
кто все же поддерживал со мной связь, оказалась сокурсница Адела.
Мы не были близкими подругами, скорее просто приятельницами. Однако
в том числе ее письма в первые месяцы ссылки поддерживали подобие
бодрости, не давая унывать. А потом писем становилось все меньше и
меньше, я же – не навязывалась, решила, что Адела занята – у нее-то
больше работы, чем у меня. Редкие письма сделались скупыми и
краткими, будто она не приятельнице писала, а несла повинность. В
конце концов я не выдержала написала, что не жду обязательных
весточек. Если не хочет или не может – пусть не пишет. От холодных,
обезличенных писем было только хуже, проще – прекратить совсем.
Ответ пришел довольно быстро. Большой, развёрнутый, пропитанный
сожалениями и извинениями.
Ее я
простила. Во-первых, потому что не настолько мы были близки.
Во-вторых, ей хватило смелости и совести, чтобы признаться.
В-третьих, она-то ничего не обещала, в отличие от…
Его я не
простила, хоть он и не просил прощения. Мариан ведь ни разу не
пришел ко мне. Ни до суда, ни после, пока я еще была в столице. Ни
разу, ни строчки не написал. Просто вычеркнул из своей жизни.
Окончательно и бесповоротно, будто и не было «нас».
Если к
Комиссии я еще могла обратиться за пересмотром вердикта суда, тот
тут – никаких апелляций.
И вот мы
стоим друг напротив друга.
Он
прочистил горло.
– Как
ты?
У меня
вырвался смешок.
– Ты
знаешь, отлично. Нашла в ссылке одну работенку. Точнее, она меня
нашла сама. Жизнь заиграла новыми красками.
Мариан
смотрел с недоумением. Ему почему-то всегда было сложно понять,
шучу я или серьезно говорю. Когда-то меня это умиляло, сейчас же –
вызывало раздражение. Действительно, совсем другие
краски.
– Рад за
тебя.
– А ты как?
– решила и я проявить вежливость. – Как работа, семья?