Прервалась
она спустя пару минут следователем.
— Так
откуда же у вас такая уверенность, что Илейнс тут не при
чем?
— Я вам не
просто могу поручиться — поклясться.
— Знаете
обо всех ее передвижениях? — вдруг выдал Падуану.
Мне
понадобилась сделать глубокий вдох. Неужто следователь подозревает,
будто Рэду следит за мной? Ведь в романтические отношения между
нами он точно не верит, как бы ни пытался поначалу делать
вид.
Мой друг
молчал, а вот Падуану не унимался:
—
Присматриваете за Миреллой, да? По просьбе ее отца,
разумеется.
Пришлось
закрыть рот рукой, чтобы не воскликнуть. Ничего себе
предположеньице!
— Даже если
и так. — К моему удивлению, Рэду не стал отпираться. Падуану громко
хмыкнул. — Да, присматриваю. И именно поэтому знаю, что она ни при
чем.
Я прикусила
указательный палец, чтобы не закричать, и сползла по стене на
пол.
Пару
десятков минут назад я с теплотой вспоминала нашу с Рэду встречу,
как зарождалась дружба. А теперь выясняется, что все это по просьбе
отца.
Захлестнула
горькая обида. Выходит, все обман? Удачно я так тогда пристала к
Рэду — ему и не нужно было подбираться ко мне. Я сама все
устроила.
Когда
уезжала от родителей, не особо задумывалась, что отец так легко
меня отпустил, так легко отнесся к тому, что меня ссылают. Меня
захлестывала обида, поэтому нормального разговора у нас не вышло.
Мне не хотелось его видеть, отцу — вероятно, также не слишком
хотелось общаться с неразумным чадом. Казалось, что отец совсем не
против, чтобы меня услали подальше. С глаз долой и далее. А как оно
на самом деле…
Значит, до
Брышева за мной наверняка кто-то следил, а здесь уже передал на
поруки Рэду. А что, удобно — он бывший военный, жил в Брышеве на
тот момент пару месяцев, так что подозрений у меня уж точно вызвать
не мог. Это Падуану его так быстро вычислил…
Меня начала
бить мелкая дрожь. И не от холода, хоть и сидела я на полу. Слез не
было — я запретила себе плакать после последнего разговора с отцом.
И как бы тяжело мне ни было, с тех пор — ни единой слезинки не
проронила. Хотя сейчас было сложно сдержаться — глаза щипало, горло
схватывало тисками.
Я уже не
прислушивалась к тому, что было за дверью. Ушел ли Рэду, или
Падуану продолжил его расспрашивать.
Так горько
стало, в чем-то даже стыдно, муторно и противно от того, что
человек, которому я доверяла, которого подпустила к себе настолько
близко, обманул.