Владельцев шкафов размещали на помосте, чтобы они могли видеть работу медиумов, в выбранный шкаф прятали добровольца-осветителя. Две активные женщины стояли у самых перил, гордые сделанным выбором. Круглолицый мужчина отошел подальше и повернулся к лабиринту спиной. С начала съемочного дня прошло уже больше трех часов, он обещал быть бесконечно длинным. Настя затянулась сигаретой, набрала полные легкие дыма, потом медленно, с наслаждением, выдохнула. Она знала, что к концу дня у нее онемеет спина, напряжение в глазах разрастется до мигрени, и уснуть не получится, потому что в голове будут крутиться имена и лица, из которых придется безошибочно выбирать десять героев «Ты поверишь!».
В дверях ангара появился первый медиум. Настя махнула в воздухе рукой, разгоняя дым перед монитором. Медиум был похож на стихийное бедствие: бил в бубен, кружился и бормотал, метался от дверцы к дверце, языком лизал потрепанные ДСП и благородное, покрытое лаком дерево. Он замирал, наклоняя голову, будто надеялся услышать, как дышит запертый в шкафу человек. Настя глядела на него равнодушно, он был не лучше и не хуже других. Зрители на помосте посмеивались и пожимали плечами. Медиум бросал в их сторону полные злобы взгляды. Нужного шкафа он не нашел и, когда истекло его время, длинно выругался на непонятном, скорее всего, придуманном языке. Люди на помосте засмеялись еще громче. Следующие трое претендентов не оставили о себе никаких воспоминаний. Потом на площадке появился Мельник.
Настя смотрела на экран и чувствовала, как больно бьется в груди сердце. Она опустила взгляд на незажженную сигарету, зажатую между пальцами, постучала ею, точно карандашом, по столу, поджала губы. Тонкий аромат туалетной воды коснулся ее ноздрей. Он был едва уловим, но тянул за собой запах моря, разогретого песка и сарсуэлы. Он тянул за собой звуки: прибой, шум толпы, говорящей на нескольких языках, детские крики, позвякивание посуды. Настя вспомнила, как длинный шелковый платок бился, подхваченный теплым морским ветром, и слегка касался сгиба ее руки, как наступала ночь, как она смотрела на мужчину за соседним столиком. Мужчина был красив, на него хотелось смотреть. И оттого, что он не замечал ее и не делал попыток познакомиться, становилось совсем легко, хотелось смеяться, смотреть, слушать, втягивать соленый воздух и просто быть. Это было замечательное воспоминание, одно из лучших за всю Настину жизнь. Теперь оно почему-то оказалось связано с Мельником, с его глазами цвета Средиземного моря, с его черными южными волосами и теплым запахом драпового пальто. Она не думала ни о Гане, ни о шоу. Один только вопрос казался ей важным: действительно ли кожа Мельника прохладна, будто он только что вышел из воды, или ей только показалось?