– Сережа, похлебка была пустая… Не бери в голову… Ты ведь теперь свободен…
И бросила трубку.
Упал – отжался. Уснул засветло, очнулся – густой вечерний сумрак. Лена сидит на ковре рядом с диваном, смотрит мне в лицо, улыбается. Проснулся совсем и понял, что очень устал.
– На закате спать вредно, – сказала Лена. – Голова будет болеть…
– Чему там болеть? Лица кавказской национальности утверждают, что там кость…
– Наверное, – засмеялась она. – У тебя там драгоценная, слоновая кость… Покрыта тайными хитрыми письменами… Как дела?
– Недостоверно прекрасны. Боязно, что сглазят. Я теперь свободен…
– В каком смысле? – осторожно спросила Лена.
– Во всех. – Я сел на диване, обнял ее за плечи. – Вольную получил, купчая крепость сожжена, я теперь вольноотпущенник без надела…
– От кого вольную? – уточняла моя любимая. – Ты что, уволился?
– Вчистую! От всех! Хочешь посмотреть на отвязанного?
– Слушай, отвязанный, – засмеялась Лена, – я надеюсь, что ты хоть одну привязанность сохранил…
Я покачал головой:
– Нет, любимая. Ты не привязанность. Ты – моя порочная, дурная, тайная страсть…
– Не пугай! Экий маркиз де Сад сыскался! – Легла рядом со мной на диван и стала быстро, сладко, щекочуще целовать.
А я в полузабытьи бормотал:
– Ты – моя зависимость! Как наркота, как ширево! Как пьянь, как курево…
– Поискать нарколога? – грустно усмехалась Лена и шептала, подсмеивалась: – Закодируем тебя – станешь как новенький, стерильный… Забудешь меня, все проблемы решатся, все станет легко и просто…
Мне уже никогда не будет легко. А просто сейчас даже у кошечек не выходит. Не хочу открывать глаза, хочу жить в маре, блазне, в неподвижном сладком туманном дурмане. В хитиновой скорлупе. Закуклился.
Любимая, я – потерявшийся в толчее людской ярмарки мальчонка. Обними меня, прижми крепче, утешь – пусть раскачает нас волна волшебной соединенности на старом, скрипяще-поющем под нами диваном, который ты со смехом называешь «скрипкой». Хочу жить в беспамятстве. С тобой.
И лоно твое – перламутрово-розовое, в мягких складках, с таинственной глубиной, как тропическая раковина каури.
Женщины делают гибкое змеиное движение задницей – вперед-назад, с боку на бок – вдевая себя в трусики. Занавес опускается, представление кончается. Объявляется антракт.
– Я еду в командировку… – сказала Лена.