– Да, он… они… это подразумевали.
– Я подозреваю, что их беспокоит не только это.
– Не только.
– У меня есть еще одно соображение. Сказать?
Ноэль напрягся. Не то чтобы он недооценивал проницательность матери – раньше такого почти не случалось, – но, как обычно, его раздражало, когда она умудрялась формулировать свои догадки прежде, чем он – свои.
– По-моему, это очевидно, – сказал он.
– Ты так считаешь? – Альтина отвернулась от окна и взглянула на него.
– Это же сказано в письме. Если источники этих вкладов станут известны, возникнут проблемы с законом. Кто-то может потребовать вернуть эти вклады, начнутся тяжбы в международном суде.
– Верно. – Мать отвела от него взгляд. – Это, конечно, очевидно. Я поражаюсь, что тебе позволили вообще что-то мне рассказать.
Ноэль выпрямился, подозрительно глядя на мать: ее слова встревожили его.
– Почему? Разве ты что-то можешь сделать?
– Это большое искушение, – сказала она, все еще глядя в сторону. – Знаешь, редко кому удается подавить желание нанести ответный удар, отомстить тому, кто принес тебе много горя, страданий. Даже если эти страдания изменили твою жизнь к лучшему. Бог свидетель, моя… наша жизнь изменилась. Мы выбрались из ада и обрели счастье, о котором я тогда не смела и мечтать.
– Благодаря Холкрофту.
Альтина снова посмотрела на него:
– Да. Ты даже представить себе не можешь, чем он рисковал, чтобы уберечь нас, защитить. Я ведь была баловнем судьбы, и он принял меня такой, какая я есть, – меня и мое дитя. Он дал нам больше, чем любовь. Он вернул нам жизнь. И он не требовал взамен ничего, кроме любви.
– Ты дала ему любовь.
– Я буду любить его до последней минуты. Ричард Холкрофт – человек, каким, как мне казалось, был Клаузен. Но я ошиблась, страшно ошиблась… И то, что Генрих давным-давно умер, ничего не меняет. Ненависть нельзя искоренить. Я отомщу ему.
Ноэль постарался говорить спокойно. Ему было необходимо разубедить мать: люди «Вольфшанце» убьют ее.
– Ты будешь мстить человеку, которого не можешь забыть, а не тому, кто писал это письмо. Возможно, то, что тебя в нем привлекло сначала, действительно было в нем, потом куда-то исчезло, а к концу жизни проявилось вновь.
– Эта мысль утешает, не правда ли?
– Мне кажется, это истинная правда. Человек, написавший это письмо, не лгал. Он страдал.