– Здравствуйте, Василий Артемович, – сказал я. – Мне тоже приятно.
Пожалуй, я не кривил душой. Мой заочный знакомый при личной встрече и впрямь показался мне приятным человеком. Помимо голоса, подкупали еще и глаза: голубовато-серые, умные, без той пренебрежительной снисходительности во взгляде, что зачастую присутствовала у людей высокого положения при вынужденном общении с «плебсом».
На перрон вышли три офицера. Не глядя в нашу сторону, двое из них направились ко второму вагону. Лишь один, лет сорока, высокий и плотный, остановился рядом. На нем была полевая камуфляжная форма с полковничьими погонами. Подчеркнуто не замечая меня, он козырнул Губкину:
– Прикажете начинать разгрузку, Василий Артемович?
– Познакомьтесь, – положил мне ладонь на плечо Губкин. – Это наш проводник, Иван Игоревич Фастов.
Я потянул было руку, но военный вновь козырнул:
– Полковник Дубасов.
Он смотрел вроде бы на меня, но взгляд его настолько явно фокусировался где-то за моей спиной, что я ощутил себя прозрачным. Впрочем, полковник быстро перевел взгляд на Губкина и снова спросил:
– Прикажете разгружать?
Профессор покрутил головой и обратился ко мне:
– Где озеро?
– С той стороны, – показал я на вагон. – Совсем рядом.
– Отсюда можно отчалить?
– Вполне, – кивнул я.
– Начинайте, – сказал Губкин полковнику. Тот, козырнув, зашагал вдоль вагона, а профессор вытянул ладонь в сторону открытого тамбура: – Прошу ко мне.
В профессорском купе было уютно. Во мне шевельнулся сладкий ностальгический комок: прежде я любил ездить в поездах, правда, довольствуясь чаще плацкартными местами.
Губкин сел на мягкую бордовую полку, указав на сиденье напротив. Я присел и, внезапно почувствовав робость, стал теребить выцветшую грязно-желтую занавеску. За пыльным стеклом виднелось приземистое, такое же грязно-желтое, здание нашего вокзальчика, где размещалась моя так называемая школа, где жил я сам, и где обитало еще пять семей, не имеющих возможности построить собственный дом.
– Хотите чаю? – спросил Губкин. Он заметил мое смущение и мягко, по-доброму, улыбался.
– Да, – сказал я, хотя чаю не хотел. Мне просто нужно было собраться. Но я тут же почувствовал во рту давно забытый вкус настоящего чая и повторил, с радостью отметив, что нежданная робость столь же внезапно прошла: – Было бы недурно.