– Почему не стреляют, Фёдор Васильевич? – негромко спросил Григорий, догнав ротмистра и пристроившись рядом.
– На газ свой надеются, Гриша! – весело ответил ротмистр, – А мы их на штык! Веселей, братцы! На штык возьмём немчуру!
– На штыки, братцы!.. – раздалось и у солдат.
Странная атака: ни выстрела, ни крика, – тишина. Только клубы страшного тумана приближаются. Фронт тумана шёл по косой: облака уже приближались к левому флангу, до правого еще было далеко.
Когда клубы газа достигли левого фланга, солдаты начали спотыкаться и падать. Кто-то попятился. Ротмистр выстрелил в сторону немецких траншей и закричал:
– Беглы-ым, аго-онь!
Команду продублировали взводные с отделёнными. Стреляли больше для поднятия духа, чем на поражение – уверенный в том, что русские до них не дойдут, неприятель из окопов почти и не высовывался. Практика показала что газ – помимо боевых достоинств обладает и мощным психологическим эффектом. Часто войска союзников, только завидев выпускающиеся из баллонов струи жёлто-зелёного дыма, в панике обращались в бегство.
По мере вхождения атакующих в желтовато-зелёный туман, цепь редела. Григорий посмотрел на правый фланг, там наблюдалось волнение: командиры угрожали пистолетами и гнали в атаку упирающихся солдат, которые поняли, что их ждёт – жажда жизни оказалась сильнее позора отступления. Погибнуть в бою, поймав шальную пулю, или штык в грудь – это куда не шло. Но идти в ядовитый дым, как кур в ощип…
Двоих, кажется, застрелили.
– Агонь, агонь! – щёлкая курком револьвера с уже опустошённым барабаном, кричит прапорщик, – А-агонь, братцы!
– Молодец, Гриша! – одобрительно рявкнул ротмистр, – А теперь советую зарядить револьвер! Всякое бывает!..
Туман неумолимо приближался к Григорию.
«Раствор… раствор…».
Корчась в страшных муках упал третий от него солдат, схватившись обеими руками за горло споткнулся второй, ближний…
«Как странно, воздух будто посвежел… Ветер? Глядишь снесет в сторону». Григорий вынул из кармана платок, сунул в жидкую грязь под ногами, быстро прижал к лицу, и тут же все нутро пронзило нестерпимо жаркое пламя.
Подкосились вмиг ослабевшие ноги, упал…
***
– Где огонь, Гриша? – у кровати стояли не на шутку встревоженные мать с молодой кухаркой Евдокией, – Опять что-то страшное приснилось?
– А? Где я?!