Килиан
старался вжиться в свою роль, прочувствовал всеми клетками
организма страх и безысходность всеми преследуемого одиночки. Он
вспомнил, как на китонском базаре бились в истерике нищие калеки,
жалуясь на мнимые и реальные увечья. Перед глазами всплывали
угрюмые лица бывших гвардейцев, рассказывавших о ночных нападениях
страшных варангов с метровыми асегаями в руках. Их рассказы с
кровавыми подробностями всегда вызывали у него дрожь и страх.
Словом, магу оставалось только припомнить все эти эмоции и еще раз
их пережить.
- … Я же
говорю, что сильно-сильно испугался. Думал, что вообще больше
никого из нашей роты не осталось. Что мне еще оставалось делать? –
дрожащим голосом спрашивал парень у командира партизанского отряда.
– Товарищ командир, я ведь не побежал. Я стоял до конца. Документы
сохранил. Я же не дезертир. Вы же видели. Красноармейская книжка у
вас. Только она обгорела немного. Вы не сомневайтесь, я больше не
подведу. Устал я уже бояться. Товарищ командир, дайте мне оружие, и
я докажу, что больше не боюсь немца.
Акинфий
Петрович с тяжелым вздохом качнул головой. Конечно, ему было
понятно состояние этого паренька. Сколько таких же лопоухих и
испуганных парней ему уже довелось повидать он уже и не помнил. Их
было может два или даже три десятка. Всякий раз это рвало ему душу,
напоминая о пропавшем без вести сыне. Может и он сейчас где-нибудь
также скитается один-одинешенек, голодный и босой.
- Ладно,
Кирьян. На боевые операции тебе ходить еще рано. Освоишься немного,
потом вернемся к этому вопросу. Пока зачислю тебя в хозчасть.
Поможешь, чем можешь. С продовольствием у нас сейчас совсем худо, -
угрюмо рассказывал командир, отводя глаза в сторону. – В деревни
стараемся больно не соваться. Кругом немецкие гарнизоны сильные
стоят. Поэтому живем почти на подножном корму. Летом еще ничего, а
сейчас совсем голодно стало. Бойцам в последнее время одну
похлебку-болтушку варим. Откуда с этой воды силы? – с тяжелым
вздохом он махнул рукой. - Кумекаю я, уходить отсюда
надо…
При этих
словах Килиан не сдержался и недовольно замычал. Уходить отсюда ему
никак нельзя было. Только здесь, вблизи от места разгрома немецкой
колонны, он узнать, что случилось с его Анютой. «Не-ет, борода,
нет! Мне отсюда никак нельзя уходить. Мне бы немного сил набраться
и в обстановке разобраться. Проклятье, заберут ведь с собой и не
откажешься, а то мигом к стенке поставят…».