Впереди он разглядел Гернси, в получасе пути, не больше. «Это я, значит, это был я, я читал об этом, я стал свидетелем этого…» Но размышления снова и снова приводили его к мысли, которую он не мог вынести, к убеждению, которое преследовало его, словно тайный, невидимый враг. Он посмотрел вниз, за борт судна. Там, под обычной поверхностью волн, что скрывается там?
Мелкие волны бились о борт. Наверху кружили чайки. Судно, крохотная точка на огромном однообразном фоне, изъян на глади. Чайки, поднимаясь все выше, ловили теплый восходящий поток и двигались вместе с ним, пока им не становились видны оба острова, Джерси и Гернси, а вдали – побережье Франции. Но они летели еще выше, и наконец показывалась Англия, серое пятно на горизонте.
Далеко внизу пакетбот входил в гавань Сент-Питер-Порта. Молодой человек поднял сундук на плечо и понес его вниз по сходням. Дойдя до конца причала, он остановился и оглянулся, всего один раз, прежде чем зашагать вперед.
Прощай, Цезарея.
Чайки хрипло кричат и кружатся так низко, что их голоса слышны в карете, которая, подпрыгивая и переваливаясь, тащится по грязи и навозным кучам. Косо посаженные колеса оставляют глубокие колеи на дороге к Лондону. От Саутгемптона до Гилфорда и Холмсдельской долины карета претерпела слякоть, дождь, лед, поломку дышла и невыносимое зловоние, которое висит в ноябре над Норт-Даунс. А сейчас небо чистое. Лошади с силой налегают на оглобли и всхрапывают, когда кучер щелкает над их спинами кнутом. Они тяжело дышат на холодном воздухе. Сквозь съежившиеся деревушки и пустые поля, мимо заброшенных ферм, мимо сверкающих, как старое серебро, потоков, мимо курящихся паром стогов сена, мимо церквей, выглядывающих из зарослей бузины, они держат путь к столице. Дорога перерезает долины, низкие холмы, болота и топи. Теперь она бежит через Джордж-филдз.
Лужайки и деревенские домишки сменяются более солидными заборами, скрывающими окруженные террасами коттеджи, крыши которых выложены красной желобчатой черепицей, а из труб густыми неровными клубами валит дым. Кучер поглубже натягивает шапку и снова нахлестывает усталых лошадей. Они прибавляют шагу, и карета через Саутворк въезжает в предместье Лондона, и дома по мере приближения к центру приобретают сперва один верхний этаж, затем другой, становятся выше и стройнее, и так до самого Лондонского моста, где запруженный народом город внезапно обрывается, уступая место реке.