Он с отвращением посмотрел на Синяку. Анна-Стина уже приготовилась было возмутиться, но тут Сефлунс повелительно кивнул ей подбородком.
– Полотно для перевязки, – распорядился он.
Она повиновалась. Больше ее помощи не требовалось, и она сидела на стуле, поджав под себя ноги, и наблюдала за работой двух ворчливых стариков. Они переругивались, вспоминали поросшие мхом забвения битвы, чуть было всерьез не передрались из-за какого-то Ксенофонта, о котором Сефлунс говорил, что тот был ублюдок и мракобес, а Фуфлунс, брызгая слюной, шипел: «А ты Анабазис читал? Ты только Киропедию читал, и ту в этрусском переводе!»
Вдруг Сефлунс остановился и произнес загробным голосом:
– А вот сейчас у меня дергается правое веко.
– К сытной еде, – тут же объявил Фуфлунс, мгновенно забыв о Ксенофонте.
Боги выжидательно уставились на Анну-Стину. Девушка вздохнула – она уже начинала дремать.
– Может быть, у тебя что-нибудь другое дергается? – предположила она. – Здесь вам никакая еда не светит. Был кусок хлеба, один на всех, но его умял ваш драгоценный Ларс Разенна.
И демонстративно отвернулась.
Боги призадумались. Анна-Стина расслышала отчетливый шепот Фуфлунса:
– Сейчас сниму к черту повязки и запихаю пули обратно в раны.
– Только попробуй, – угрожающе сказала Анна-Стина. – Разенна все узнает. Завтра же.
Боги обменялись тоскливыми взглядами и засобирались прочь. Сефлунс засунул коробки с травами себе под плащ.
– Ну, извини, – сказал он.
Анна-Стина не шевельнулась.
Когда боги исчезли в темноте улицы, она спрыгнула на пол и закрыла дверь на задвижку. Потом, бесшумно ступая босыми ногами, подошла к Синяке. Он был в сознании и не спал.
– Тебе лучше? – спросила она тихонько. Он ответил утвердительно, прикрыв глаза.
Из комнаты в гостиную осторожно выбрался Ингольв. Разбуженный голосами и стуком захлопнувшейся двери, он хмуро прищурился на тусклую керосиновую лампу.
– Кто здесь был?
Анна-Стина слегка усмехнулась.
– Представь себе, Разенна действительно прислал медиков. Два смешных чудака. Нагрубили, натоптали на ковре…
Ингольв посмотрел на грязные следы, оставленные посланцами Ларса, потом тяжело опустился на скрипнувший стул.
– Мама Стина, – сказал он, – дай что-нибудь пожевать.
– Ничего нет. Немного сахара осталось.
– Черт, – сказал Ингольв и замолчал.
Анна-Стина босиком стояла перед ним, глядя на взъерошенные, еще влажные после мытья волосы брата, а он сидел, опустив голову, и не двигался. Анна-Стина ждала. Наконец брат посмотрел в ее усталое лицо и попросил неласково: