Жадно впился в него зубами, захрустел
перемалывая челюстями. Проглотил, не чувствуя вкуса. Торопливо
вышел и склонился над глубокой лужей. Оттуда на него посмотрела
неузнаваемая физиономия - заострившаяся, покрытая длинной
щетиной.
Вице-премьер отшатнулся. Поправил
яркий, испачканный черникой галстук. И, всё-таки, глотнул мутной
воды.
Сейчас она показалась ему
восхитительной, как бордо 48 года.
Второго глотка сделать не успел.
Замер, ощутив на себе чужой взгляд.
Повернул голову. И увидел волка –
близко, как в зоопарке. Крупного, серого с рыжеватыми
подпалинами...
Они смотрели друг на друга несколько
секунд.
У зверя были впалые бока. Кажется,
его тоже пригнал голод. А может, он давно не боялся людей…
Вице-премьер медленно встал.
Волк глухо зарычал.
Вице-премьер улыбнулся. Ему не было
страшно. Совсем иное чувство его переполняло…
Зверь оскалил зубы, медленно
попятился. Вдруг развернулся всем своим крупным телом и бросился к
лесу.
Волк бежал легко и стремительно.
Но вице-премьер нагнал его в три
прыжка. Подмял под себя, зубами вцепился в загривок…
Отчаянный визг раздался над поляной.
И сразу утих.
Дальше было, как в тумане. Как в
сладком тумане…
Острый запах крови. Сладкий, до дрожи
волнующий, вкус…
Лучшее из того, что он пробовал…
А ещё - удивительное чувство легкости
и собственной силы.
Очнувшись, вице-премьер обнаружил
рядом растерзанное волчье тело. И засмеялся. Впервые с момента
аварии ему было хорошо.
Он здорово испачкался. Но это
пустяки.
Голод не исчез, зато ощутимо
притупился. А главное, теперь он знал, на что способен. Там, в этих
кондиционированных кабинетах, он не ведал и сотой доли того, ради
чего стоит жить!
Запахи, звуки, краски – всё вдруг
стало ярким. Сейчас, в сумерках, он видел куда лучше, чем раньше
при свете дня!
И он уже не чувствовал себя
беглецом.
Будущее не страшило. И даже не
волновало.
Время потекло незаметно.
Он без труда выслеживал, ловил зверьё
– крупное, мелкое, любое какое попадалось. Рвал плоть зубами и
пальцами. Насыщался и спал.
Он был настоящим хозяином леса -
можно сказать, идеальным реформатором. И не имел оппозиции –
потому, что растерзал медведя. А волчья стая сама убралась, от
греха подальше.
Только одно не давало ему
расслабиться - голод. Ведь плоть зверей никогда не насыщала до
конца. Ноющее чувство оставалось жить внутри и беспокоило даже в
снах. Даже там, он рыскал, бегал в поисках чего-то неизвестного,
манящего, способного погасить этот неутолимый голод.