– Совершенная правда, Мустафа. Я согласен сделать тебя визирем, с условием, чтобы ты остался моим брадобреем.
Мустафа снова пал ниц. Встав, он продолжал свою операцию.
– Умеешь ли ты писать, Мустафа? – спросил паша после минутного молчания.
– Писать! Мин Аллах! Аллах да сохранит меня от этого проклятого знания! Тогда я был бы недостоин занимать место, на которое Вашему Благополучию благоугодно было возвести подлейшего из рабов.
– Но я думаю, что уметь писать необходимо визирю, если это не нужно для паши?
– Уметь немного читать – это так! Но писать – это никуда не годится. Я могу доказать, что это проклятое знание как полезно, так и вредно, особенно для людей высшего звания. Например, Ваше Благополучие отправили султану письменное донесение; оно вдруг ему не понравится – и он лишит вас своей милости. Но если, напротив, вы пошлете словесное донесение, то можете всегда отречься от своих слов и для совершенного доказательства вашей невинности заколотить палками того, кого посылали к Его Султанскому Величеству.
– Совершенная правда, Мустафа.
– Дед раба вашего был главным сборщиком податей. Он всегда приходил в бешенство, когда ему случалось брать в руку перо. «Послушай, Мустафа, – говорил мне дед, – вот какие ужасные последствия влечет за собой это проклятое письмо. Теперь, получая деньги, должен я давать расписки. Правительство теряет через это тысячи цехинов, потому что когда потребуешь вторичных денег, тебе показывают расписки. Подумай, что без этого я бы мог брать с них те же деньги, если не три, так уж наверное два раза. Помни, Мустафа, что грамота ни к чему не служит».
– Совершенная правда, Мустафа, поэтому мы никогда не будем писать.
– Брать расписки с других не мешает, но самим давать их – да сохранит нас от этого Аллах! У меня есть невольник – грек, он хорошо читает и может быть при случае полезен Вашему Благополучию. Я заставляю его иногда читать мне повести из «Тысячи и одной ночи».
– Повести? Какие повести?
– Сказки, Ваше Благополучие! Если вам угодно послушать их, то раб мой ждет ваших приказаний.
– Приведи его вечером, Мустафа. Выкурив по трубке, мы послушаем его. Я очень люблю повести: они всегда усыпляют меня.
Весь этот день два бывших брадобрея исправляли дела свои как нельзя лучше. Диван их походил на шайку разбойников, засевших на большой дороге, которые каждому прохожему приставляли к горлу нож и говорили: «Жизнь или кошелек!»