– Какое счастье, что Лорио не женился на корове, иначе тебе бы никто не поверил. – Улыбка анакса погасла так же быстро, как и появилась. – Что ж, придется перерыть все эсператистские притоны и допросить слуг, – сказал анакс. – Если письмо писала не Беатриса, то кто-то из ее окружения…
– Пускай заодно поищут и Гиндо, бездельник куда-то удрал. Наверняка увязался за какой-то сукой.
– Твой пес старается не отстать от хозяина, только и всего.
– Верно. – Наследник прищурил глаза. – Эсператисты эсператистами, но Борраска второй раз не женится. Нельзя забывать возможных наследников, дом Ветра – штука вкусная. – Ринальди, раз уж ты заговорил о женах… Тебе следует жениться одновременно со мной.
– Следует – значит, женюсь, но, – эпиарх предупреждающе поднял палец, – во-первых, не на уродине, какой бы знатной она ни была, а во-вторых, моя будущая благородная супруга должна сразу уяснить, что, кроме супружеского долга, ей особо рассчитывать не на что.
– Кот гулящий, – анакс беззлобно стукнул брата по плечу, – и когда ты только уймешься?
– Коты не унимаются никогда, – с гордостью сообщил Ринальди, листая творение Номиритана. Вот: «Те, кто считает, что мы любимся только весною, мало что знают о племени нашем великом. Осенью, летом, зимой, всегда мы к посеву готовы…» М-м-м, то, что идет дальше, и впрямь при анаксах и добродетельных юношах вслух лучше не произносить.
Первым порывом Диамни Коро было увести Эрнани с примыкающей к Ветровой башне площади, где художник и его ученик зарисовывали старые кипарисы. Вернее, Диамни рисовал, а Эрнани сидел рядом и о чем-то думал.
Странно, но увлеченный работой художник первый почувствовал странное напряжение. Именно в этот миг следовало встать и уйти вместе с эпиархом, но он промедлил, а потом стало поздно – из-за Ветровой башни вышла обнаженная женщина, явно беременная, за которой двигались несколько десятков человек. Диамни от неожиданности вскочил, уронив дощечку для растирания красок, а женщина стремительным шагом прошла мимо остолбеневших людей, оказавшихся на площади, встала на темно-серую плиту, на которой был выбит знак Анэма, и тут художник ее узнал. Пропавшая в начале прошлой осени Беатриса Борраска, но, дети Заката, что же с нею сталось!
Беатриса была бледна и худа, словно после длительной болезни. И без того маленькое личико стало совсем крохотным, и в нем не было ни кровинки, а обведенные черными кругами глаза горели каким-то исступленным огнем.