— Не-ет… А
это-то здесь при чем? — искренне удивился Николай.
— Притом!
Если в человеке нет склонности к преступной жизни, так и не
получится ничего.
Зубров
промолчал. Друг опять оказался прав. При всем заманчивом антураже
Робин Гуда вживую пригрозить кому-нибудь вот этим томагавком он,
пожалуй, не сможет. А уж рубануть... Перед глазами сразу вставали
лесные покойники.
— Ну и чем
нам заняться? Милостыню просить? Или в батраки наняться?
— А хотя
бы!
— Так мы
языка не знаем.
Теперь
замолчал Феоктистов. Потом вздохнул:
— Слушай, а
ведь если здесь, действительно, средневековье, нас ещё и на костре
могут сжечь. Живьём! Или, там, повесить.
— Это за
что же, интересно?
— За шею! А
повод найдут. Здесь инквизиция знаешь, как свирепствует? Чуть что
не так — сразу на костер. А докопаться можно и до столба. У тебя
вон одежда непонятная какая-то, говоришь фиг знает на каком языке.
Да и вообще — откуда ты, такой красивый, здесь взялся?
Зубров
молча осмотрел рваные джинсы и тёплую фланелевую рубашку. Зачем-то
проверил содержимое карманов:
— Ладно! Мы
в лесу или где? Пошли ягод, что ли, поищем или грибов
каких.
* * *
До самого
вечера бродили по сырым, местами сильно заболоченным зарослям. Но
пока везло лишь с водой, так как часто попадались чистые ручьи. В
более сухих местах деревья стояли мощные, кряжистые. Боковины
стволов обтягивали зелёно-коричневые шубы мха, а нижние ветви, как
лианы, оплетали плёнки лишайников. Через повсеместные буреломы
лезли к солнцу прутья молодой поросли. Так что продираться сквозь
чащобу было проблематично. В болотистых местах лес стоял хлипкий, с
перекрученными уродливыми стволами. Но туда даже лезть
нехотелось.
Не смотря
на обилие сырости, грибы не попадались. Лишь уже на закате нашли
поляну с земляникой, которая только начинала спеть. От голода
Зубров вспомнил, что съедобны молодые побеги папоротника. Ими и
набили давно пустые желудки.
Второй
шалаш получился более красивым. Его стенки попытались утеплить
папоротником, а «лежанку» сделали из вороха тонких и разлапистых
сухих веток. Кроме того, закрыли зеленью вход. Спать получилось
чуть удобнее. Пружинящие прутики, в отличие от сырых листьев, почти
не забирали тепло. А лишённая продыха внутренность постепенно
нагревалась от дыхания. Но утренний холод всё равно достал. К тому
же ветки намяли непривычные бока. Даже сквозь рубашки.