Здесь
маркиз решил отойти от обычной практики закрепления результатов
допросов. В своё время Беарн научил его использовать ящик с песком.
Поэтому теперь, после получения сведений о расположении противника,
де Крюсьен шёл к себе и по мере сил наглядно воссоздавал
обстановку. Для лучшего имитирования вражеских замков он смешивал
песок с мокрой глиной, от чего получались достаточно точные модели
цитаделей. Затем, разглядывая их, легко было найти уязвимые места и
придумать план захвата.
Теперь же
необходимое принесли прямо в камеру, и пребывая в хорошем
настроении, начальник тайной стражи начал привычно лепить стены и
башни. Сначала Слем даже заинтересовался «игрой», давал пространные
объяснения, благодаря чему работа спорилась. Но чем больше макет
приобретал схожесть с Шансоном, тем задумчивее становился
пленник.
— Ваше
сиятельство, Вы ведь не просто так игрушку лепите?
— Что-то не
так?
— Вы же
думаете, как в замок карателей провести?
Маркиз с
интересом уставился на незадачливого разведчика. Или сейчас он
сломается и сам предложит наиболее надёжный и простой способ взятия
цитадели, или замкнётся. Тогда этой вспышке искренности конец, и
придётся дальше сведения извлекать по крупицам, применяя
продуманную систему пыток. Это намного дольше и менее информативно.
Но при психологическом сопротивлении пленника остаётся единственным
средством.
— Не скажу
я больше ничего! — понуро разрешил
его сомнения Слем. Кивок охраннику, и тот древком алебарды ударил
истерзанного пленника в живот. Сквайр дёрнулся, изо рта вылетело
несколько капель крови.
— Сколько
денег постоянно возит с собой каждый из баронов? —
неожиданно сменил тему де Крюсьен.
Сбивание с толку часто помогало возобновить диалог. Слем
непонимающе уставился, хотел что-то сказать, но тут гримаса
искреннего изумления перекосила его лицо. Он замер, затем
задёргался. Сначала едва заметно, затем всё сильнее и сильнее.
Поднятием руки маркиз остановил стражу. Такого он ещё не видел.
Похоже, жалкий человечишка что-то задумал?
Вдруг лицо
и руки пленника взорвались изнутри. Наружу вывернулись пучки
тончайших красных прутьев. Чуть позже разлетелись мельчайшими
лохмотьями и остатки штанов и куртки несчастного. Он представлял
уже только пучок змеящихся живых отростков, упорно прущих из
уродливого кровавого дерева, основанием прочно торчащего из пола. А
концы продолжали удлиняться, на глазах ветвились всё новыми
тончайшими волосками. Несколько коротких писков, и на части красных
прутьев развернулись новые маленькие «деревца».