Это были слова, достойные взрослого мужа. В любое другое время
князь обрадовался бы им. Но сын сказал правду, от которой прятался
его народ и которой избегал сам Схуркута. Слишком глубоко
опустошила душу народа та давняя резня, устроенная полчищами
кровавого железного деспота.
-Сын мой! Где два ассона, там три партии. Это наше проклятие.
Мы, как и раньше, заняты междоусобицей и подобны паукам в закрытом
кувшине. В нас течет кровь почти всех великих завоевателей
прошлого. Каждый ассон силен как духом так и телом. Но вместе мы
бессильны. Каждый сам себе князь. Неважно, где будут жить ассоны.
Важно сумеют ли они помогать друг другу, признать единого
правителя, побороть зависть и простить старые обиды, - князь, цедил
слова, произнося их отрывисто, почти зло. Юзмекор напомнил ему о
событиях сегодняшнего дня, когда Схуркут тщетно пытался убедить
ассонскую аристократию прекратить внутренние распри и быть едиными
перед лицом внешнего мира. Князья усматривали в его доводах лишь
стремление прибрать к своим рукам власть, которую они вовсе не
собирались добровольно отдавать. Их вполне устраивала легкая жизнь,
а князь Джут сам рвался к власти и, поэтому, всячески препятствовал
усилению Схуркута.
Эти воспоминания ослепительной вспышкой промелькнули перед
внутренним взором Юзмекора. Близилось утро. Извилистое ущелье,
плотно закупоренное сверху мрачными черными тучами, все еще
оставалось погруженным во мрак, который, казалось, не собирался
покидать эту землю. Юзмекор упрямо шел по ущелью. Там где есть
светило, нет места тьме.
Природа замерла в ожидании мгновенья, когда новорожденное Солнце
разорвет в клочья мглу и растопит свинцовые тучи. Мир ждал Света.
Юзмекор уже был недалеко от цели своего пути когда со стороны
Вечной Горы выглянуло Солнце.
Если есть стадо, есть пастух
Если есть тело, должен быть дух
В.Цой
Белая бабочка, безмолвно вращающейся воронкой затягивалась в
неподвижное зеркало освежающе чистой бирюзовой воды. Все ближе и
ближе к источнику. Легкая рябь всколыхнула зеркальную гладь.
Мотылек, уносимый другим вихрем прочь, был уже далеко, когда
исчезла тишина...
Безмолвие взорвал гомон птиц, выпроваживающих из дупла своих
оперившихся отпрысков. Три птенца, изгнанные родителями, еще долго
кружили в вечернем небе, пока их не проглотили сумерки, а затем и
чернильная ночная мгла.