– Нету хозяина, мил человек, – подбежал ближе мальчишка. – Баба его сказывала: со службишки не вернулся еще.
– Со службишки? Ага… На, лови пуло.
Впереди, в сотне саженей, на перекрестке Славной с Витков-переулком, средь ивовых зарослей, в виду Ганзейского двора, стояли трое. Все молодые – вряд ли старше Гришани, двое – так вообще почти дети – в сермягах с заплатками, на ногах – кожаные лапти-поршни. Те, что помоложе, – пошатывались, будто пьяные, впрочем, они и были пьяными, потому как возвращались с Лубяницы, из корчмы, да вот по пути решили зайти к Немецкому двору, угостить переваром лепшего дружбана Олельку Гнуса. Тот их старше – вожак признанный – наглый, упитанный, краснорожий, что ни слово – то ругательство мерзкое. Высвистали Олельку со двора, из-за пазухи баклажку вытащили. Олелька на них шикнул, на двор оглянулся боязливо. Хозяин, господин Якоб, пьянства не терпит.
– Дак ты не тут, во-он, в кусточках…
– В кусточках? Ну, лады… Только быстро. Мне еще пару телег разгружать, как с Торга приедут.
– Да пошли ты эти телеги!
– Ага. И буду с вами тут бедовать. А так – заработок справный.
Сделав изрядный глоток, Олелька вытер губы рукавом. Хорош перевар! Забористый.
– Дак что, пойдем сегодня с кистенем? – предложили.
Олелька пожал плечами, треух на затылок сдвинул, губы сложил дурашливо:
– Тю… Чего ж не пойти?
И тут же вдруг сник, нижнюю губу оттопырив. Вспомнил, что говорил хозяин. А говорил он многое, и не так он говорил, как хозяйский гость, недавно приехавший из Ревеля, – по всему видно, человек непростой, важный. Понадобился, вишь, им зачем-то Олелька. Денег много сулили и от суда новгородского упасти обещались – от того суда по сей день задница у Олельки болела – не наказывали допрежь плетью в Новгороде, а вот поди ж ты, ввели, специально для «вьюношей да отроков беспредельных». Ну, козлы, наплачетесь, узнаете еще, кто таков Олелька Гнус!
– Гляньте-ко, друже! – один из мелких – Куроня – ткнул приятелей в бок. – Ишь, раскрасавчик.
Прямо к ним, вдоль по Славной, приближался всадник – молодой светловолосый парень в богатой одежде.
– Собьем? – Куроня деловито достал кистень.
– Сдурел? – возразил второй. – У него ж сабля!
– Не сабля это, шпагой знающие люди прозывают, – посмотрев на всадника, прокомментировал Олелька. – Эх, жаль, светло еще. Хотя… – Он посмотрел по сторонам. – Попробуем. Вроде тихо. Вы, ребята, с кистенями. Куроня, дай-ка пращу. Эх, камень бы… Вот, кажись, подходящий. Ну, пошли. Как всегда действуем.