Проводив Гришу, Олег Иваныч задумчиво мерил шагами каюту. Думал. Может, зря они так подозрительно отнеслись к гибели старшого с «Семгина Глаза»? Может, действительно, самоеды? Да, пожалуй, так оно и есть. Тогда к чему дальнейшее расследование? Может, и ни к чему. А может, и к чему. Чтобы одно уголовное дело расследовать, средненькое даже, не из самых сложных, сколько версий перелопатить приходится, даже самых фантастических! И часто бывает – самая дурацкая, на первый взгляд, версия верной оказывается. Потому – первое правило: все версии отрабатывать одинаково, ни одну не бросать на середине. Вот и здесь так же, с самоедскими стрелами. Пусть Ваня походит, поспрашивает – может, и всплывет что?
Коптя, потрескивал в светильниках нерпичий жир, отбрасывая дрожащие тени. Слева от входа в каюту, кривя страшные рожи, сверкал нефритовыми глазами злобный золотой бог неведомого народа.
Вечером – впрочем, в здешних широтах это было понятием относительным: тьма накатывалась сразу же после полудня – Олег Иваныч ужинал в веселой компании: он сам да Гриша – с женами, Геронтий с Ваней да отец Меркуш – бывший пономарь церкви Святого Михаила на Прусской, недавно рукоположенный в сан. Ели ушицу да жирную соленую рыбу – треску и пикшу , запивая душистой ягодной брагой, приготовленной уже здесь, на месте. Рыбы с брагой в остроге было навалом, а вот что касалось хлеба… С хлебом было хуже – давно уже съели размоченные в воде сухари, да и взятые с собой запасы зерна, из которого пекли лепешки, быстро подходили к концу.
– Эх, жаль, маловато хлебушка, – посетовал отец Меркуш, зевнул, перекрестив рот, и продолжал с улыбкой: – Однако, спасибо Господу, и рыба есть, и бражка – не умрем, перезимуем! За орехами вверх по реке съездим!
– Правильно, отче! – кивнул Олег Иваныч. – Вот за это и выпьем! Ну, вздрогнули…
Выпив, запели песни. Начали Ульянка с Софьей – у них, в отличие от Олега Иваныча, и слух был, и голоса, да еще какие! А уж песня была:
Я пью до дна
За тех, кто в море.
За тех, кого любит волна…
Макаревича песня, Олега Иваныча по прошлой еще жизни любимая. Слова-то он хорошо помнил, давно еще научил Софью, вот с мотивом, правда, вышло похуже. Ну, да зато звонко! Такую песню и послушать приятно и самому подпеть голосом диким – не удержался Олег Иваныч, запел, хоть слуха отродясь не имел, сначала осторожно подтягивал, а затем уж и во весь голос – перестал стесняться: