От предложенного ужина приятели скрепя сердце вежливенько отказались: час ночи, пора хозяевам и покой дать. Лицо Кравченко при этом выражало неподдельное страдание, но держался он просто героически.
– Если хотите, я могу вас завтра разбудить, – предложил Агахан. – Завтракаем мы в девять.
– Не беспокойтесь, мы сами, – Кравченко улыбался. – Кто рано встает, тот…
– Долго живет, – донеслось с порога. Они обернулись и увидели молодого человека в синем махровом купальном халате: невысокого, хрупкого, чем-то смахивающего на Киану Ривза из «Маленького Будды» и одновременно на Георгия Шипова. – Здравствуйте, с приездом. Вы – Сергей, – он крепко пожал руку Мещерскому. – Видите, я угадал. А вы Вадим. Очень приятно. Андрей. – И он подал Кравченко влажную после купания ладонь.
И голос его, хотя и несколько высокий, но вполне мужской, – и это дружеское рукопожатие произвели на приятелей весьма благоприятное впечатление. Мещерский, например, вообще готовился узреть в лице Андрея Шипова нечто уж совсем женоподобное – трансвестита какого-нибудь. Но все оказалось вполне в рамках приличия.
– Ты, Агахан, лучше потрудись меня разбудить пораньше, а ребятам дай поспать с дороги, – усмехнулся Шипов. – Сергей, Марина Ивановна просила меня узнать, как здоровье Елены Александровны?
– Передайте – все в порядке, для ее возраста, конечно.
Певец кивнул и, пожелав напоследок гостям спокойной ночи, вместе с Файрузом покинул комнату. Последнее, что Мещерский видел перед тем, как погрузиться в сон, был Кравченко, с независимым видом направлявшийся в ванную смывать с себя пыль этого чересчур уж затянувшегося дня. Дня, с которого, как они впоследствии убедились, и начались все загадочные и трагические события.
Глава 3
Госпожа и ее свита
Проснулся Мещерский от того, что у него затекла спина: мягкий матрац, да и жарко в комнате. Сквозь незашторенное окно солнце било прямо в глаза. Он приподнялся: так и есть, на часах половина восьмого, а Кравченко уже и след простыл. Вон на кресле его скомканный спортивный свитер – значит, его владелец после традиционной утренней пробежки полощется в душе.
Мещерский потянулся, захотелось снова зарыться в эти теплые подушки, накрыться одеялом. Мысль мелькнула приятная: «Господи, благодать-то какая. Мы на даче. Настоящей. Тихо тут!»