– Можно просто выключить телевизор, – робко предложил Мещерский.
– А я не хочу выключать, юноша! С какой это стати? Я плачу налоги на содержание всей этой богадельни и за свои деньги желаю быть в курсе того, что творится в мире. Но разве кто-то об этом думает? Они просто доводят человека до белого каления, заставляя его терять облик, заставляя грезить об убийстве!
– И кого же, Майя Тихоновна, вы жаждете убить? – смеясь, спросил блондин.
– Вот эту наглую тварь, – толстуха ткнула в экран, перевела дух и потом совсем уже другим, очень любезным и удивительно спокойным тоном подытожила: – Ну, спектакль окончен. Публика может расходиться. На завтрак Шура варит овсянку и пельмени. Сереженька, вы что предпочитаете?
– Да мне, собственно, все равно, – забормотал тот смущенно. – Что дадите.
– Надо четко отдавать себе отчет в том, что вам нравится, а что не нравится. И никогда не надо так стесняться, – она потрепала его по руке. – На отдыхе надо усиленно питаться. Шура наша – отличная кулинарка. Вам понравится. Вам вообще у нас тут понравится. Должно, – и поплыла в дверь, шурша атласным сияющим шелком.
– Дмитрий, – квадратный блондин протянул Мещерскому руку. – Будем знакомы. Ну, видели нашу Майю?
– Ох да. Простите, а кто она?
– Подруга Марины. Вроде домоправительницы, как у Карлсона. Вообще она ее аккомпаниатор. Но сейчас уже не выступает. А так, за домом следит, за здоровьем Марины. А в основном они языками треплют, за жизнь, так сказать.
– Она вместе с Мариной Ивановной живет?
– Как видите.
– Давно?
– Лет пять, наверное. У нее муж умер, и Марина ее взяла к себе.
– Шумная женщина. Очень. Я даже струхнул немного. – Мещерский улыбнулся. Во взгляде его ясно читалось: «А ты сам-то кто такой здесь, крашеный? Кем доводишься мировому светилу? Родственник?»
Видимо, собеседник безмолвный вопрос понял, однако объясняться не стал.
– Вазу разбила. Сама потом себя казнить будет. – Он опустился на корточки и начал собирать осколки. Отпущенный на волю бультерьер подошел к Мещерскому и недоверчиво обнюхал его ноги. Потом с презрением отвернулся и запрыгнул на диван. Мещерский потоптался, а затем вернулся наверх: следовало привести себя в порядок.
Вымытый, выбритый, надушенный Кравченко деловито рылся в сумках. Достал свитер, новые джинсы, примерил.
– Все наряжаемся? – поддел его Мещерский. – Жаждешь впечатление произвести?