И приятели так и не поняли, звучало ли в том ответе «да» или «нет». А уточнить не отважились.
– Мда-а, ну и дураками мы смотримся с тобой, Серж, – резюмировал Кравченко, когда супружеская чета покинула их на берегу озера и отправилась навестить каких-то соседей. – Интересно, тут все такие?
– Какие? – буркнул Мещерский.
– С вывихом.
– Гении всегда со странностями.
– Гении само собой. У нее вон сам принц Чарлз ручки лобызал.
– Таких женщин, Вадя, в мире можно по пальцам перечесть. Бриллианты чистейшей воды это. Им позволено все.
– Даже иметь таких вот мужей?
– Он что, тебе не понравился?
– Нет, отчего ж. Выглядит он даже симпатичнее, чем все эти ее родственники-шакалы.
– Шакалы? Странная ассоциация.
– А что? – Кравченко поднял камешек, размахнулся и зашвырнул его в воду. – Собрались и ждут. На лицах все написано. Кому отвалится самый жирный кусок, гадают. И если этому певуну-тенору, то жаль мне его.
– Я теперь думаю, Вадя, она специально это все устроила.
– Что все?
– Ну это – сбор всех частей и намек на завещание. Зверева наблюдает реакцию, понимаешь? Видел ее лицо, когда ее милейший Андрюша вещал про кастратов? Ведь он это намеренно сделал.
– Для нее, что ли? Унизился?
Мещерский кивнул:
– Понимаешь, Катя все время любит цитировать фразу Наполеона: «Всего не увидишь только глазами, что у вас на лице». Так вот: на лице Зверевой много чего есть. Только мы не видим глазами. И думаю, не увидим никогда. Потому что смотреть не умеем.
– Ты думаешь, он у неетакой, что ли? – Кравченко поморщился.
Мещерский пожал плечами:
– Я слышал его голос на кассете. Не мешало бы и тебе его послушать.
Кравченко сплюнул себе под ноги.
– Я думал, таких сейчас не бывает. Что они, операцию, что ли, себе делают? Или как… А нас-то она для чего сюда позвала? – спросил он почти жалобно. – В качестве кого нам тут теперь кантоваться?
Приятель его молчал.
– Давай уедем. Серега, слышь? Пошли они все, а? Плюнем и сделаем ручкой.
– Я хочу остаться.
Снова наступила пауза. И потом Кравченко сказал:
– Знаешь, я все смотрел на нее и думал про то письмо с кошмаром.
– И я тоже. А еще о чем?
– О том, что подозрительно быстро этот сон сбываться начал: трупешник оттуда в реальность перекочевал. Самый кондовый такой трупешник – топором пришибленный забулдыга. Странные полюса какие, а? Пьяный шабашник и итальянская опера с господами кастратами – и все, считай, в одни сутки.