Но сейчас… Сейчас Света ещё была хоть куда. Алкоголь уже нанес
непоправимый урон её красоте, но молодость старалась дать хозяйке
шанс. В двадцать три года она ещё выглядела неплохо. А главное,
Ване точно известно, что она шлюха, неспособная держать ноги
сдвинутыми. И судя по тому, что даже в двадцатых годах по селу не
ходили слухи о массовых случаях венерических заболеваний, в этом
плане она должна быть чистой.
Иванов проснулся с жуткой головной болью. Ему было настолько
плохо, что он не мог распахнуть глаза. В рот словно насыпали
горячего пустынного песка, после чего туда нагадили кошки.
Справа в боку он ощущал приятное тепло. Пошарив правой рукой, он
нащупал мягкую женскую грудь.
Мозг ещё не успел включиться: он как выдал вчера синий экран
смерти, так и не перезагрузился.
Тихим жалобным голосом умирающего человека он произнёс:
— Сауле, любимая, не знаю, что вчера было, но мне плохо… дай
минералочки, пожалуйста.
Мягкое и горячее зашевелилось, и вскоре сбоку образовалась
пустота, кровать скрипнула пружинами. Ваня слышал шорох одежды и
громкие шаги по скрипучему полу, которые отдавались молоточками в
висках.
Вскоре ему в руку уткнулся стакан, который он крепко схватил. С
трудом приоткрыв глаза, он через маленькие щёлки увидел размытый
стакан и прильнул к нему. Крепкая мягкая ладонь помогла ему
удержать воду в дрожащей руке.
Полностью опустошив ёмкость, он тихо прошептал:
— Сауле, спасибо… Люблю тебя.
В ответ он услышал незнакомый хриплый голос, который шокировал
его:
— Кончай называть меня чужим именем! Ты что, Иванов, с Уступовой
меня спутал?
До этого глаза не хотели раскрываться, но сейчас они резко
распахнулись. От этого мир не стал менее расплывчатым. Пошарив
левой рукой, Ваня нащупал на прикроватной тумбочке очки и водрузил
их на переносицу. Он с изумлением разглядывал полноватую шатенку,
совсем не похожую на его супругу.
— Ты кто, йогурт мне в рот? Где мы? Почему мы были в одной
постели?!
— О-о-о-о… — протянула девушка. — Да, Ванька, ты допился. Что,
совсем меня не узнаёшь?
— Погоди, — сглотнул он сухой ком и изумлённо выпучил глаза. —
Света? Йогуртом по губам! Баранова?! Но-о… Почему ты такая молодая
и живая? Ты же умерла в тридцатом году!
На Ивана накатила волна ужаса. Мозги ещё не включились, а страх
липкой волной охватил его.