Видимо паника, охватившая меня, явно
читалась на лице, так как молодой мар оживился, перестал держаться
за простреленную ногу и полез в один из карманов своей
куртки.
– Мундалабай! Убей его! – крикнул я,
сообразив, чем может кончиться дело. – Убей, или опять станешь
рабом!
Однако было поздно. Мар выудил из
кармана небольшой револьвер – скорее всего «Щелчок», навел мне
прямо в лицо, взвел курок (который щелкнул для меня так, будто
колокол, предвещающий мою скорую кончину). Я увидел, как
указательный палец мара, лежащий на спусковом крючке, напрягся.
Щелк! Бах!
Боль, мне было чертовски больно.
Бах!
Новый всплеск боли.
Бах!
И вот на меня навалилась
темнота.
Черт подери! Убил ведь, сволочь! И
так глупо! Убили, пока дожидался обновления настроек бронекостюма!
Убили, так как я сам это позволил и не мог даже сдвинуться с места,
не говоря уж о том, чтобы защититься!
Твою мать!
И что теперь? Кийко остался в руках
маров, пусть и только одного из них, да еще и раненого. Наверняка в
их лагере найдется рация, и этот ублюдок вызовет подмогу…
И что теперь делать?
***
Тать опустил руку с револьвером и
охнул – забыв про рану, он попытался напрячь ногу, и она тут же
дала о себе знать.
Но это ничего, в палатке аптечка,
сейчас он мигом себя подлатает…в отличие от этого дебила –
колониста. Это ж надо умудриться рядом с противником начать
обновлять свою броню? Ну, ничего, в отличие от колониста Тать
прекрасно умел обращаться с подобным. Буквально пару месяцев назад
во время очередных разборок между ханами Шахт его нагрудник
изрешетили в хлам, вот как раз и подмену принесли.
Татя несколько смущало, что здесь полный сет (и нагрудник, и шлем,
и броня на конечности), но он был уверен в своих силах – справится,
освоит.
– Эй! Мандалай! – крикнул он. – Тащи
аптечку! Живей, тугодум!
– Я не тугодум! – оскорбился
Мундалабай.
– Ты – раб! – прорычал Тать. – Или
уже забыл?
– Тот человек сказал, что я
свободен! – Мундалабай указал на труп в
бронекостюме.
– И где он теперь? – фыркнул
Тать.
– Ушел к предкам, как истинный воин,
– ответил Мундалабай, подобравший с земли камень и
шагнувший к Татю.
– Ах ты…– Тать вскинул,
было, револьвер, но Мундалабай
ногой ударил по руке, а затем еще и вдавил ее в землю. А затем
уперся коленом в грудь Татя, навалился всем своим весом.
– Я тебе яйца отрежу и подвешу на
дереве! – прохрипел Тать, пытаясь освободить руку. – Тебе не жить,
раб!