Анжелика расхаживала по комнате взад-вперед, машинально прижимая котенка к себе, а тот, зажмурившись, покорно и доверчиво уткнулся ей в плечо. И казалось, будто жизнь возвращается к нему от тепла ее рук.
– Какой же ты счастливец, – тихонько проговорила она, – ты всего лишь беззащитная милая зверушка, которая просто хочет жить. Не бойся, я выхожу тебя.
Котенок замурлыкал громче, кончиком пальца Анжелика погладила его бедную пушистую головку. Сейчас присутствие этого нежного живого существа было ей утешением.
Возможно ли, что они с Жоффреем стали такими чужими?
«Я тоже утратила доверие к нему. Мне следовало сразу, как только я вернулась, рассказать ему о Колене. Чего я боялась? Было бы проще объяснить, как все произошло, что Колен овладел мною, когда я спала. Но, верно, совесть моя была не совсем чиста… и во мне постоянно живет этот страх потерять его… второй раз потерять его! Я отказываюсь верить в чудо…»
Анжелике удалось понять, что́ за непреодолимая тревога гложет ее, парализует волю, и осознать, что источник ее кроется не в напряжении последних дней, а гораздо глубже. Это что-то из прошлого, затаенный страх, укоренившийся в ее душе, готовый вырваться отчаянным воплем: «Итак, все кончено! Все кончено! Любовь моя! Любовь моя! Я больше никогда не увижу тебя. Они забрали его, они его увели… и я больше никогда не увижу его».
В этот момент что-то в ней взбунтовалось и отказалось от борьбы.
«В этом-то все дело, – призналась себе Анжелика. – Потому все и не ладится. Когда пришла беда, я была слишком молода. Балованное дитя, получавшее от жизни все… а потом это внезапно оборвалось».
Где то сияющее солнце, взошедшее над Тулузой в пору ее восемнадцатилетия, солнце обретенной любви, разделенной в блеске свадебных торжеств, та заря жизни, что освещала все ее существо, преподнося каждый день, каждый час как обещание? «Его хромота, его голос, взгляд, неотрывно следовавший за мной… Я уже было поверила, что жизнь прекрасна. А потом, внезапно, лютый холод, одиночество. В глубине души я так и не смирилась с этим. Мне по-прежнему страшно… и по-прежнему горько. Они заберут его, они победят его, и он отдалится от меня, ничуть не задетый моим горем. Мы вновь обрели друг друга, но вера моя – вера в него, в жизнь, в радость – лишена былой полноты».