– Разве вы не чувствуете запаха дикарей? – спросила она, нахмурив свои все еще темные брови, и лицо ее снова сделалось строгим и неприступным. Она сказала: «The red man»[10].
На ее лице мелькнули отвращение и страх.
– Правда не чувствуете?
– Нет, – ответила Анжелика.
И невольно вздрогнула. А между тем воздух еще никогда не казался ей таким душистым, как на этой возвышенности, где аромат жимолости смешивался с ароматами цветущих садов, сирени и меда.
– А я часто чую этот запах, даже слишком часто, – сказала Сара Уильямс и покачала головой, словно в чем-то себя упрекая. – Пожалуй, я чувствую его всегда. Он беспокоит меня всю жизнь, следует за мной неотступно. Хотя нам с Беном давно уже не выпадало случая открыть огонь, чтобы защитить наше жилище от этих краснокожих змей. Но когда я была ребенком… и позже, когда мы жили в той хижине неподалеку от Уэльса…
Она замолчала и снова покачала головой, словно желая отогнать воспоминания о страхе и битвах, столь похожие друг на друга.
– Там было море… В крайнем случае можно было скрыться на островах. А здесь моря нет.
Они сделали еще несколько шагов.
– Правда здесь очень красиво? – сказала она, и голос ее утратил прежнюю категоричность.
Маленькая Роз-Анн, стоя на коленях в траве, собирала малиновые цветы водосбора.
– Ньюхэвеник, – прошептала старая дама.
– Земля весны, – подхватила Анжелика.
– Стало быть, вы тоже знаете? – спросила англичанка, устремляя на нее вмиг зажегшийся взгляд.
Глядя из-под тяжелых век, ее черные глаза вновь впились в Анжелику, эту иностранку, француженку, пытаясь прочесть ее мысли, что-то разгадать, найти объяснение, ответ.
– Стало быть, вы тоже любите Америку? – спросила она. – Но вы еще так молоды…
– Я вовсе не так уж молода, – запротестовала Анжелика. – Да будет вам известно, что моему старшему сыну уже семнадцать лет и что…
Смех Сары Уильямс прервал ее. Анжелика впервые слышала, как она смеется. Смех старой дамы, тонкий, непосредственный, как у маленькой девочки, обнажил ее крупные здоровые зубы.
– О да, вы молоды, – повторила она. – Да вы, моя дорогая, еще и не жили!..
– Неужели?
Анжелика почти разозлилась. Те двадцать пять лет, на которые миссис Уильямс была старше, наверное, давали ей право на покровительственный тон, но Анжелика полагала, что жила достаточно долго и ее судьба была достаточно интересной, чтобы она могла претендовать на знание жизни.