Он медленно пошел к остановке. Люди струились по тротуару, глядя исключительно в себя. Ветер бил и рвал их, снежные крупинки отскакивали от кожи, но они шли – неумолимо и однообразно, как заколдованные бронзовые статуи.
Григорий подумал, что с каждым годом люди становятся все тверже. Случайное прикосновение в толпе – как удар камнем о камень. Он и сам превратился в ходячую статую, никому не интересную. И никто, кроме него, не знал, что под бронзовой оболочкой разъедает нутро ядовитая кислота.
* * *
В пятницу вечером Кича и Ганс, как водилось, заехали к Мустафе. Он жил в собственном двухэтажном особнячке, который поставил назло общественному мнению в многоэтажном квартале недалеко от центра. Умные люди не советовали этого делать. Дескать, случись что в стране, и народный гнев обрушится из серых пятиэтажек на этот симпатичный дом из красного кирпича. Но Мустафа никого не послушал. Одни говорили – дурак, другие – смелый мужик.
Мустафа любил принимать гостей в своем роскошном жилище, однако дела предпочитал решать в гараже, пристроенном сзади. Кича и Ганс по своему рангу в число гостей никогда не попадали, поэтому ничего, кроме гаража, почти никогда не видели.
Гансу не нравились эти поездки к Мустафе. Обычно они с Кичей подолгу обговаривали вполголоса какие-то свои дела, шелестели деньгами, пахнущими бензином, шашлыками, кожей, духами и еще чем-то, а он стоял, водя взглядом по голым кирпичным стенам.
Не совсем голым. Давным-давно кто-то прицепил на них два ярких плаката. На одном какой-то забытый рок-певец истязал микрофон с таким перекошенным лицом, будто ему в зад сунули горячий паяльник. Второй был попроще. Хорошенькая девочка посреди огромного поля подбрасывала в небо букет. Цветы разлетались широким веером, внизу было написано: «Спасибо тебе, мир!»
Гансу ничего не оставалось, как смотреть на эти плакаты. Хотя он уже знал их наизусть – каждый цветочек у ног девочки, каждую родинку на лице певца. Больше смотреть было не на что.
Иногда он, правда, поглядывал на пыльный «Мустанг», стоящий здесь без движения уже, наверно, несколько лет. Мустафа почему-то совсем не использовал его, предпочитая черную «девяностодевятку» с треснувшим лобовым стеклом.
С «Мустанга» мысли Ганса перекинулись на его будущую машину. Если удастся окучить доктора по-быстрому, то уже скоро он сядет за руль джипа. Сколько, интересно, денег получится выжать, какой процент возьмет себе Кича? Ганса смущало, что он никогда не доставал деньги сам – ему все время давали их как зарплату.