Флорентинка смотрела на Гонтрана и только теперь заметила его поразительную, мужественно красивую наружность. В Леоне происходила реакция. Гонтран постепенно занимал место Джузеппе, и авантюристка не могла объяснить себе, как она могла прожить с ним целый год и не угадать, что он за человек.
В голосе Гонтрана звучала затаенная ирония.
– Я был когда-то у ваших ног, – сказал он, – страдающий и любящий. Я поклялся отомстить вам, потому что теперь я ненавижу вас, как лев ненавидит гадюку, которая, укусив, впустила в него свой яд. Если вы полюбите меня, то любовь ваша будет моею местью; если вы меня возненавидите, то ваша беспомощность будет радовать меня.
Леона поняла, что час возмездия настал, но, несмотря на это, она злобно расхохоталась.
– Продолжайте! – вскричала она. – Можете развить мне план вашего мщения: это меня позабавит.
– Вы не узнаете его. Неизвестность – та же пытка.
– Действительно! Вы меня пугаете… Уж не думаете ли вы уморить меня голодом?
– Нет, от голода умирают самое большее через неделю. Месть была бы шуткою, если бы была так кратковременна. Я готовлю вам нечто худшее.
«О, – подумала Леона, – он будет неумолим!» И зубы ее застучали от страха, хотя губы ее продолжали улыбаться.
«Только бы мне не полюбить его!» – сказала она себе со злобой.
Между тем карета продолжала с грохотом катиться, то поднимаясь, то исчезая среди уступов гор. Вдруг карета поднялась на площадку, находившуюся над рядом глубоких ущелий и обрывистых утесов, поросших темным, густым лесом.
– Посмотрите, дорогая моя, – сказал Гонтран. – Вот тот замок, о котором вы мечтали.
С этими словами он указал рукою на утес, окруженный цепью Абруццких гор и вздымавшийся к небу своей заостренной вершиной, на которой возвышался феодальный замок, видом своим возбуждавший тяжелые воспоминания Средних веков. То была Пульцинелла.
Несколько там и сям мелькавших на фасаде огоньков освещали его, точно маяк. С востока на него падал бледный свет луны. Никогда еще у бандитов не было такого удобного убежища, пригодного разве для гнезд орла или сокола. Утес, круто обрывавшийся с трех сторон, служивший подножием старинному замку, своей северной стороной примыкал к еловому лесу, поднимавшемуся амфитеатром, среди которого пролегала узкая, хотя доступная для проезда экипажа дорога, и вела по крутому подъему к воротам старинного здания.