- И все же, ваше величество, я дерзну
настаивать…, - продолжает министр.
Александр замедляет шаг и жестом
просит Туринского помолчать. Глаза монарха упираются в съежившегося
Линкольна.
- Право слово, сударь, - царь
приближается к послу, заведя руки за спину, желваки подрагивают при
речи, - это переходит все границы приличия. Если речь об очередной
ноте протеста по поводу распущенной Думы, мы не желаем и
слушать.
Филипп дрожащими пальцами достает
платок из внутреннего кармана, промокая сильно потеющий лоб. Гот
набирает воздух, но не в силах вымолвить и слова. Ноги
подкашиваются, и он грузно оседает на скамейку.
- Силы великие, - царь оборачивается,
обмениваясь улыбками с Туринским, - вам нужно больше заботиться о
своем здоровье, господин посол. Право слово, мы позовем слуг, вам
стоит прилечь.
Наконец задыхающегося Линкольна
приводят в чувство. Гот открывает крышку часов, боясь
опоздать.
- Сэр… то есть ваше величество, -
запинается Филипп. – Мое правительство поручило мне, и я со всей
искренностью сожалею, но дальнейшие отношения Готской Республики и
монаршего дома Брянцевых заходят в тупик. Я вынужден по воле
Господа, отмерившего мне эту роль, объявить Симерии, - он
переводит дыхание, как бы еще сомневаясь, - войну.
Правитель стоит, не шевелясь и вообще
не издавая ни звука. Он потерянно смотрит на протянутый готом
меморандум. Проходит минута, прежде чем министр Туринский сам
принимает документ.
- Да как вам не стыдно, - шепчет
государь, по щекем скатывается одинокая слеза.
- Ваше величество, я… - на посла,
уменьшающегося в росте под уничтожающим взглядом помазанника, жалко
смотреть.
- Готия втрое, - царь жестко
поднимает вверх палец, - превосходит нас по территориям и почти
вчетверо по населению. А ваши технологии оставляют нас далеко
позади в прошлой эпохе. Так с какой совестью вы, колосс этого мира,
идете войной на нас, столь незначительных, что теряемся меж
башмаков ваших солдат. Так ответьте нам, господин посол.
- Сэр Александр, - Линкольн
неожиданно находит силы взглянуть в лицо монарха. – Я прошу, нет,
умоляю, как человек, проживший тут долгие годы – капитулируйте.
Сейчас, пока еще не слишком поздно. Я успею послать телеграмму
премьер-министру в Стэнтон-сити. Остановим это
безумие.
- Ни слова более, - так же тихо
обрывает тираду гота Брянцев. – Мы можем позволить себе умереть. Но
раздавить, как государь царства Симерийского, нашу национальную
гордость, раздавить тут и сейчас, своими же руками, - Александр
трясет сжатыми кулаками, - мы права не имеем.