Абарчук уже не раз спорил со Степановым, но теперь ему не хотелось вмешиваться в разговор, клеймить в Степанове врага, внутреннего эмигранта. Он прошел в угол, где молились баптисты, послушал их бормотание.
В это время раздался зычный голос старосты Зарокова:
– Встать!
Все повскакивали с мест – в барак вошло начальство. Скосив глаза, Абарчук видел бледное длинное лицо стоявшего, руки по швам, фитиля-доходяги Долгорукого, губы его шептали. Он, вероятно, повторял свои стихи. Рядом сидел Степанов, он, как всегда, из анархических побуждений не подчинялся разумным правилам внутреннего распорядка.
– Шмон, шмон, – шептали заключенные.
Но обыска не было. Два молодых конвойных солдата в красно-синих фуражках прошли меж нарами, оглядывая заключенных.
Поравнявшись со Степановым, один из них сказал:
– Сидишь, профессор, жопу боишься простудить.
Степанов, повернув свою курносую, широкую морду, громким голосом попугая ответил заученную фразу:
– Гражданин начальник, прошу обращаться ко мне на «вы», я являюсь политическим заключенным.
Ночью в бараке произошло ЧП – был убит Рубин.
Убийца приставил к его уху во время сна большой гвоздь и затем сильным ударом вогнал гвоздь в мозг. Пять человек, в том числе Абарчук, были вызваны к оперуполномоченному. Опера, видимо, интересовало происхождение гвоздя. Такие гвозди недавно поступили на склад, и с производства на них еще не было требований.
Во время умывания Бархатов стал у деревянного желоба рядом с Абарчуком. Повернув к нему свое мокрое лицо, Бархатов, слизывая капли с губ, тихо сказал:
– Запомни, падло, если стукнешь оперу – мне ничего не будет. А тебя пришью в эту же ночь, да так, что лагерь содрогнется.
Вытеревшись полотенцем, он заглянул своими спокойными промытыми водой глазами в глаза Абарчука и, прочтя в них то, что хотел прочесть, пожал Абарчуку руку.
В столовой Абарчук отдал Неумолимову свою миску кукурузного супа.
Неумолимов дрожащими губами сказал:
– Вот зверь. Абрашу нашего! Какой человек! – и придвинул к себе абарчуковский суп.
Абарчук молча встал из-за стола.
При выходе из столовой толпа расступилась, в столовую шел Перекрест. Переступая порог, он нагнулся, лагерные потолки не были рассчитаны на его рост.
– Сегодня у меня рождение. Приходи гулять. Водочки выпьем.
Ужасно! Десятки людей слышали ночную расправу, видели человека, подошедшего к нарам Рубина.