Гетманов проговорил:
– Вспомнил я, как покойный отец в пятнадцатом году на войну шел. Не шутите, он у меня до унтер-офицера дослужился, два Георгия имел. Мать собирала его: положила в мешок портянки, фуфайку, яичек крутых положила, хлебца, а мы с сестрой лежим на нарах и смотрим, как он на рассвете сидит в последний раз за столом. Наносил в кадушку, что в сенях стояла, воды, дров нарубил. Мать все вспоминала потом.
Он посмотрел на часы и сказал:
– Ого…
– Значит, завтра, – сказал Сагайдак и поднялся.
– В семь часов самолет.
– С гражданского? – спросил Мащук.
Гетманов кивнул.
– Это лучше, – сказал Николай Терентьевич и тоже поднялся, – а то до военного пятнадцать километров.
– Какое это может иметь значение для солдата, – сказал Гетманов.
Они стали прощаться, снова зашумели, засмеялись, обнялись, а уж в коридоре, когда гости стояли в пальто и шапках, Гетманов проговорил:
– Ко всему солдат может привыкнуть, солдат дымом греется, солдат шилом бреется. Но вот жить в разлуке с детьми, к этому солдат привыкнуть не может.
И по голосу его, по выражению лица, по тому, как смотрели на него уходившие, видно было, что тут уж не шутят.
Ночью Дементий Трифонович, одетый в военную форму, писал, сидя за столом. Жена в халате сидела подле него, следила за его рукой. Он сложил письмо и сказал:
– Это заведующему крайздравом, если понадобится тебе спецлечение и выезд на консультацию. Пропуск брат тебе устроит, а он только даст направление.
– А доверенность на получение лимита ты написал? – спросила жена.
– Это не нужно, – ответил он, – позвони управляющему делами в обком, а еще лучше прямо самому Пузиченко, он сделает.
Он перебрал пачку написанных писем, доверенностей, записок и сказал:
– Ну, как будто все.
Они помолчали.
– Боюсь я за тебя, мой коханый, – сказала она. – Ведь на войну идешь.
Он встал, проговорил:
– Береги себя, детей береги. Коньяк в чемодан положила?
Она сказала:
– Положила, положила. Помнишь, года два назад ты так же на рассвете дописывал мне доверенности, улетал в Кисловодск?
– Теперь в Кисловодске немцы, – сказал он.
Гетманов прошелся по комнате, прислушался:
– Спят?
– Конечно, спят, – сказала Галина Терентьевна.
Они прошли в комнату к детям. Странно было, как эти две полные, массивные фигуры бесшумно движутся в полутьме. На белом полотне подушек темнели головы спящих детей… Гетманов вслушивался в их дыхание.