– Так, ну ладно, хватит! – взорвалась Зоя. – Сколько можно! Ты сама своими россказнями на нас беду накликаешь!.. Время позднее. Давайте спать ложиться.
Бабуся виновато покивала.
– И то, – засуетилась она, нащупывая свою клюку и поднимаясь, – спать так спать…
Мы разбрелись по комнатам. Нам с Оксанкой Зоя выделила самую мою любимую – каморку в мезонине, «чердачок», как я ее называла.
Совсем небольшая комнатушка с двумя кроватями, зеркалом и столом. Здесь было так уютно! Так по-книжному романтично! И эта свечка, оплывшая в медном подсвечнике.
И легкие шторки. И страшная африканская маска, висящая на стене.
– Слушай, Поль, а как умерла Зоина мать? – спросила Оксанка, застывшая у окна в глубокой задумчивости.
Я подошла, встала с ней рядом. Тоже кинула взгляд на спящие вишни в саду.
– Возвращалась как-то на такси из гостей. Разбилась насмерть. И таксист тоже.
– Сколько ж ей было?
– Двадцать семь почти.
– У-у-уф, – выдохнула Оксанка. – Куда ты меня завезла, Балагура?
– Ты думаешь, все это серьезно? – спросила я, боясь услышать ответ.
На душе скребли кошки. Зоя абсолютно права, я теперь постоянно буду думать об этом.
Оксанка, закурив, распахнула оконные створки. В комнату дунуло холодом.
– Я не знаю, Поль… У вас тут все мрут как мухи! Ты извини, я даже слов других подобрать не могу.
– Ничего, – надулась я, – это как раз очень в твоем духе.
– Ладно, Польчик, не обижайся. Я думаю, мы с тобой сейчас слишком под большим впечатлением от всего увиденного и услышанного… Один вид твоей бабушки чего стоит! Эти глаза напротив чайного цвета!.. А про Зою и говорить нечего! Я ее, когда увидела, чуть дар речи не потеряла! Ты хоть и говорила, но такого я просто не ожидала! Из двадцатилетней девочки… ей ведь больше и дать нельзя было… в пятидесятилетнюю тетку!.. Поневоле начнешь думать, что кто-то порчу навел… Кстати, она же, выходит, совсем маленькая была, когда без матери осталась?
– Да вот, как Славик сейчас, наверное. Лет восемь, девять.
– А воспитывал ее кто?
– То бабушка, то мама моя. По очереди. А потом, лет в двенадцать, ее к себе отец забрал. Только он через пару лет тоже умер. От цирроза.
– Так!.. – Дорохова, резко затушив сигарету, полезла себе под свитер. – Слава богу! Оберег на месте. Есть надежда проснуться утром…
Мы спали в эту ночь как убитые, утомленные переездом и одурманенные чистым деревенским воздухом. Засыпали под щербатую улыбку луны, глядящей в окно. А пробудившись, обнаружили, что в этом самом окне ничего уже и разобрать невозможно. С неба валили такие густые хлопья, что, казалось, с той стороны кто-то тоже подвесил свою плотную шторку.