Она стоит в промозглой пустоте, а за ее спиной еще теплое октябрьское солнце, и она обращает к нему лицо: вобрать в себя это тепло, пока можно. Эта часть улицы Херенграхт называется Золотой Подковой, но сегодня широкий канал выглядит буднично. Вознесшиеся над мутновато-бурой полосой дома впечатляют. Царственно прекрасные, гордость города, они восхищаются собственной симметрией, глядя в зеркало вод. Над крышами колдует Природа, стараясь не отставать: шафранно-абрикосовые облака демонстрируют цвета империи. Нелла разглядывает дома через их отражения. Золотая Подкова доступна не каждому – только местным жителям и обслуживающим их рабочим и реставраторам. Большинству же вход сюда заказан. Такие запертые золотые шкатулки с драгоценностями.
Люди на баржах перекидываются шуточками, и их смех, взобравшись по кирпичной кладке, достигает Неллиных ушей. Тщедушный мальчишка врезался в торговку рыбой, и та провожает глазами крупную полудохлую селедку, вылетевшую из корзины и плюхнувшуюся на подол ее широкой юбки. Лишь после этого воздух и Неллины барабанные перепонки разрывает крик крестьянской бабы:
– Идиот! Идиот!
Сцапав проворной пятерней грязную рыбину, слепой мальчишка торжествующе поднимает ее над головой и с хохотом, обнажившим редкие зубы, припускает вдоль канала. В одной худенькой ручке законная добыча, другая скользит по стене, помогая сориентироваться в петляющем пространстве.
Нелла мысленно его подбадривает. Люди на баржах, на миг привлеченные криком, уже отводят взгляды. Торговка снова вскидывает корзину на бедро и пружинистой походкой продолжает путь с таким видом, будто потеря одной рыбки ничего не значит. На самом деле это не так, кто знает, как пойдут дела? По ее поджатым губам видно, что она раздосадована.
Снова оборотившись к прихожей, Нелла ставит свой чемоданчик и клетку с птицей на пороге и пристальнее всматривается в полумрак.
– Йохан? – восклицает она в легкой панике уже громче. Это такая игра? Староват он для таких игр. И вновь ее вопрос улетает по черно-белым мраморным плитам в пустоту. «Господи Иисусе, – думает она. – Сколько еще мне тут стоять?» Ее длиннохвостый попугай по кличке Пибо с тихим покрикиванием нервно трется перышками о прутья клетки. Снова тишина, он закрывает клюв, прислушивается. Никто не выходит. Даже притихший канал, кажется, задержал дыхание.