– Наша подруга сказала мне, что вы проводите время в парижских трущобах, однако у вас такой вид, словно вы пришли с бала, – шутливо заметила Фортюнэ.
– Как раз сегодня я был, – ответил Аркадиус, – не в тех мрачных местах, а у Фраскати, где лакомился мороженым, слушая болтовню милых девушек. И я избежал большой беды, когда мадам Рекамье разлила ананасный щербет, едва не запачкав мои панталоны.
– По-прежнему ничего? – спросила Марианна, чье напряженное лицо являло резкий контраст с веселыми минами ее собеседников.
Но Жоливаль, похоже, не заметил тревожную нотку в голосе молодой женщины. Бросив небрежным жестом письмо к уже лежавшим на секретере, он принялся рассматривать сардоникс с гравировкой, который он носил на левой руке.
– Ничего, – беззаботно проговорил он. – Человек в синем костюме словно улетел с дымом, как дух в персидских сказках. Зато я видел директора театра Фейдо, моя дорогая! Он удивлен отсутствием новостей от вас после памятного вечера в понедельник.
– Я сообщила ему о своей болезни, – с досадой оборвала его Марианна. – Этого ему достаточно.
– К несчастью, он другого мнения! Поставьте себя на его место: он находит звезду первой величины, этот человечина, а она вдруг исчезает, едва засияв. Нет, в самом деле, он строит относительно вас такие планы, причем чем дальше, тем больше насыщая их австрийским духом: он предполагает выдать «Похищение из сераля», затем концерт, составленный исключительно из Lieder[2] и…
– Об этом не может быть и речи! – нетерпеливо воскликнула Марианна. – Скажите этому человеку прежде всего, что я не вхожу в состав постоянной труппы Комической Оперы. Я только участница представления в зале Фейдо.
– Это ему хорошо известно, – вздохнул Аркадиус, – тем более что поступили и другие предложения и он знает об этом. Пикар хотел бы видеть вас в Опере, в знаменитых «Бардах», которые так нравятся Императору, а Спонтини, в свою очередь, ссылаясь на ваше итальянское происхождение, настойчиво просит выступить с итальянцами в «Севильском цирюльнике» Паэзиелло. Наконец, в салонах…
– Хватит! – раздраженно оборвала Марианна. – Сейчас я и слышать не хочу разговоры о театре. Я не в состоянии заниматься постоянной работой… и в дальнейшем ограничусь, пожалуй, только концертами.
– Мне кажется, – вмешалась Фортюнэ, – лучше оставить ее в покое. Она до того издергана…