Двенадцатилетний Лаурент Зай сидел с раскрытым ртом посреди сдавленной тишины – так молчат только пристыженные дети, – и в голове его крутилась одна и та же фраза: «Что я наделал!»
Когда воздушный экран померк, Зай опрометью сбежал вниз по ступеням. Его пытался остановить классный руководитель, но мальчик отбросил руку. Он спрятался под трибунами и рухнул на колени на кучу мусора. Молитвенно сложив руки, он принялся просить прощения. Он не просил Императора об этом. Откуда ему было знать, что ответом на его молитву о более рослых одноклассниках станет пандемия гриппа на Крупп-Рейхе?
Чуть ли не касаясь губами земли, он вдохнул запах окурков, бутылок от медового вина и гнилых огрызков фруктов, валявшихся под трибунами. От этого зловония Луарента стошнило прямо на молитвенно сложенные ладони. Горько-кислая жижа обожгла рот и нос. До вечера у него руки остались чуть липкими и пахли блевотиной, как он ни отмывал их, как ни оттирал.
И словно где-то глубоко внутри щелкнул какой-то выключатель: стоило встать на молитву – и возвращались воспоминания о том мгновении стыда и тошноты. Утренняя церковная служба вызывала в глотке кисловатый привкус. А когда где-нибудь на громадных воздушных экранах возникало изображение Воскрешенного Императора и толпы народа восторженно кричали, глядя на него, желудок Лаурента наполнялся желчью.
Больше Лаурент Зай никогда не молился Воскрешенному Императору.
Он никогда не пил спиртного, потому что в каждом тосте ваданцы просили у Воскрешенного Божества удачи и здоровья. И даже когда кадет Зай ожидал известия о зачислении в Имперскую Академию Флота, он по ночам молча лежал в постели, пока не засыпал, и вспоминал все просчеты и удачи за шесть недель вступительных испытаний. Но не молился.
И вот теперь, тридцать субъективных лет спустя, сидя в кресле капитана флота его величества фрегата «Рысь», капитан Лаурент Зай вдруг поднес руки к лицу.
Он до сих пор ощущал горечь того давнего стыда.
– Сделай все, как надо, – хрипло, требовательно прошептал он. – Что до меня, то я хочу вернуться к моей возлюбленной. Что до нее – то она, черт побери, твоя сестра.
Горькая молитва завершилась. Зай опустил руки и открыл глаза.
– Запуск, – скомандовал он.
Старший помощник Кэтри Хоббс обратила внимание на то, что по сведениям, поступавшим на ее обзорный экран, капсула, в которой находился посвященный Баррис, не до конца заполнена гелем. Вспомогательный искусственный интеллект протестовал, сообщая об опасности, грозившей десантирующемуся из-за недоброкачественной подготовки капсулы.