И передо мной, прямо в кабине, внезапно появилось изображение Тихо. Он был так близко от меня, что я мог бы потрогать его распухший красный нос. Лицо у него было мясистое, желтоватые резцы не помещались в толстогубом рту. Черные блестящие волосы космами падали на спину, брыли свисали ниже заросшего щетиной подбородка.
– Далеко ли летишь, пилот? – спросил он. Так, по традиции, приветствуют друг друга пилоты, встречаясь в далеких местах. Его голос гудел в моей кабине, как колокол. Твердь, очевидно, создавала голограммы и звуковые волны столь же легко, как тасовала электроны. – Шалом. – Он сделал своими красными потными пальцами тайный знак, известный только пилотам нашего Ордена.
– Не можешь ты быть Тихо, – сказал я вслух и вздрогнул от звука собственного голоса. – Тихо умер.
– Я Джон Пенхаллегон, такой же живой, как и ты. Даже живее, потому что меня убить не так-то легко.
– Ты – голос Тверди. – Я вытер пот со лба.
– Я и то и другое.
– Это невозможно.
– Не говори так уверенно о том, что возможно, а что нет. Уверенность убивает, я-то знаю.
Я почесал нос и сказал:
– Значит, Твердь приняла в себя память и мышление Тихо – в это я могу поверить. Но Тихо не может быть живым, не может действовать по собственной воле – ведь так? Ведь ты не можешь? Раз ты только часть ее… Тверди?
Тихо – вернее, его изображение, напомнил я себе – захохотал так, что на губах запузырилась слюна.
– Нет, дорогой мой пилот, я такой же, как ты, как все люди. Иногда действую по собственной воле, а иногда и нет.
– Значит, ты не такой, как я, – вырвалось у меня. – У меня есть свобода выбора, как у каждого человека.
– Выходит, ты разбил своему Главному Пилоту нос по собственному выбору?
Испуганный и разозленный тем, что Твердь сумела извлечь это воспоминание из моего мозга, я сказал сердито:
– Соли раздразнил меня, и я вышел из себя.
Тихо осушил мокрые губы и потер руки – я слышал, как шуршат его ладони.
– Допустим. Соли тебя раздразнил. Значит, выбирал он, а не ты.
– Ты передергиваешь. Он так разозлил меня, что мне захотелось его ударить.
– Ну да – он разозлил.
– Я мог бы сдержаться.
– В самом деле?
В порыве злости я выпалил:
– Конечно. Просто я так взбесился, что мне стало все равно.
– Тебе, должно быть, нравится впадать в бешенство.
– Нет, я ненавижу это, всегда ненавидел. Но такой уж я есть.