Скажу откровенно, в этом месте я еле
себя сдержала. Молодая 39-ти летняя женщина будет учить 76-ти
летнюю бабку, как ей жить! Но сдержалась. Потом улыбнулась и
сказала:
- Честно говоря, я не имела в виду
музыкальную карьеру, но ты, мама, даже не представляешь себе, какую
идею подсказала мне только что. Но всё по порядку. Расслабьтесь,
пожалуйста, и послушайте.
Родители сидели на диване, а я встала
напротив и начала читать наизусть фрагмент научно-фантастического
романа Василия Головачёва «Чёрный человек»:
«Шаламов попробовал шевельнуться и
едва сдержал стон: тело уподобилось студню, в который вонзился
миллион игл, осколков стекла и прочих острых предметов.
– Ёлки-палки! – сказал Шаламов вслух,
не узнавая собственного голоса. – Эй, кто-нибудь, что случилось?
Где я?
– Вы на шлюпе курьерской линии
СПАС-главный – Орион-6, – прошелестел в ушах голос.
И Шаламов, наконец, вспомнил, где он
находится. Багровая пелена в глазах медленно растаяла, сквозь мглу
проступили очертания рубки. Поскольку «Кентавр» был спасательным
шлюпом класса «универсал-абсолют» и представлял собой, по сути,
единый квазиживой организм, внутри которого, как семечко в яблоке,
обитал водитель, называемый по древней традиции пилотом, то рубка
шлюпа должна была иметь вид трехметрового кресла-кокона,
оборудованного множеством датчиков. Датчики подавали информацию
напрямую в мозг пилоту, и через блок целесмыслового контроля
передавали его мысленные команды исполнительным механизмам.
Теперь же в передней части кокона
напротив Шаламова зияла брешь, образуя своеобразное окно, за
которым располагалось странное помещение, напоминавшее пещеру.
«Пещера», заросшая гребнеобразными перепонками, имела явные
признаки технологической обработки. Её торец представлял собой
чёрный гладкий экран, по которому плыли светящиеся линии,
искажённые геометрические фигуры, замысловатые знаки и символы. А в
кресле, напоминающем журавлиное гнездо, сплетённое из толстых
металлических прутьев, восседала завораживающая взор фигура:
трёхгорбая глыба в пластинчатых доспехах из полированного жёлтого
металла. Глыба казалась живой и неживой одновременно и вызывала в
памяти ассоциации – окаменевшего бегемота или, наоборот, ожившую
скульптуру модернистов. Но хотя Шаламов и соображал пока туго, он
сразу узнал маатанина…»