Значит, именно здесь Омельев устраивал свои костры…
Что ж, место для подобных акций самое подходящее. Тихое, глухое, почти потаённое. Никого из посторонних, несмотря на близость Невского проспекта. Разве что обрисуется вдруг фигура какого-нибудь жильца с пакетами мусора в руках. Да и то, как сказать: народ избавляется от мусора обычно по утрам и вечерам. Так что в дневное время здесь, скорее всего, ни души.
Но именно это невольно наводит на другую мысль: представители нашей богемы тяготеют, как правило, к публичным акциям, к эпатажу. По логике вещей, Омельев должен был бы озаботиться присутствием толпы сочувствующих зрителей, включая репортеров желтой прессы. А он почему-то выбрал безлюдный тупик, да еще в эпицентре помойки. Куда же подевалось его эстетическое чувство? Что-то здесь не так. Не так. Ну, да ладно.
Как же всё это происходило?
Ходка за ходкой Омельев стаскивал сюда картины – больше сотни своих нераспроданных работ, скопившихся за последний период. А еще эскизы, наброски, рисунки. Здесь не было только «Банковского мостика», но ведь этот холст фактически принадлежал кисти другого, тоже не признанного при жизни живописца, и, вероятно, только по этой причине Омельев пощадил полотно «коллеги по творческому цеху».
Вскоре у дальней стены контейнерной площадки образовалась весьма внушительная горка горючего материала.
Он щелкнул зажигалкой, появилась легкая струйка дыма, и вот уже пламя занялось.
Омельев достал из кармана пиджака початую бутылку водки и сделал мощный глоток.
Ну, вот и всё. Его жизненный путь приблизился к завершению. Как только пламя разгорится в полную силу, он осуществит свой план до конца. Помчится к Аничковому мосту и броситься головой вниз в мутные воды Фонтанки, которые рисовал столько раз… Уйдет в иное измерение непризнанным гением, ну и пусть! Ему стало жалко себя до слез, и он сделал еще пару глотков «огненной жидкости».
Хм, но почему же именно Аничков мост, подумал Пережёгин? Объект этот вроде бы и недалеко, однако до него еще надо добежать – через внутренние дворы, проулки и улицы, лавируя затем среди толпы прохожих на Невском, а ведь на этом пути состояние аффекта запросто может улетучиться.
Куда логичнее для самоубийцы было бы заскочить, ну, хотя бы во-он в тот подъезд соседнего дома, взлететь по лестнице на верхнюю площадку и вскочить на широкий подоконник распахнутого настежь окна, из которого открывался впечатляющий вид на пылавшие картины. Вот тогда последующий шаг в пустоту имел бы определенный сакральный смысл.