Наша третья и последняя встреча произошла в этом самом
комплексе, куда возглавляемая мной группа выживших пришла для
поступления на службу. Через несколько месяцев, когда мы смогли
доказать свою преданность и полезность для комплекса, рейдовой
группе в которую я входил, было поручено сопроводить ученых в
старую, находящуюся глубоко в закрытой зоне лабораторию. В состав
этой исследовательской группы входила и Руслана. Две недели мы
двигались через мертвые земли, пробивались через мутантов и
сражались с группами мародеров. Но каждую, выпавшую на нашу долю
свободную минуту, мы старались провести вместе, что не укрылось от
доктора Дорна, известного ученого в области криогеники, ассистентом
которого и была на тот момент Руслана. По прибытию в лабораторию,
он пытался договориться с командованием комплекса, о моем переводе
к ним но текущая обстановка этого не позволила. Всего сорок восемь
часов, отведенных нашей группе на отдых, мы провели вместе, а затем
вновь расстались, чтобы больше уже никогда не встретиться.
После нашего отбытия, связи с лабораторией у нашего комплекса не
было, и только через почти четыре года, уже, будучи командиром
собственной рейд группы, я получил задание на эвакуацию лаборатории
доктора Дорна.
Мы опоздали почти на сутки. Лаборатория была обнаружена, а затем
и уничтожена бандой мародеров. Вся охрана и персонал, были убиты
или убежали в прилегающий к лаборатории лес, где их настигли
мутанты. Нам удалось обнаружить и спасти всего шестерых. Среди них,
едва живой, доктор Дорн. С раздробленными ниже колен ногами и
изувеченным когтями мутанта лицом, он крепко прижимал к груди
трехлетнюю девочку. «Это Даша, дочь Русланы. – прошептал он
перепачканными засохшей кровью губами. – Твоя дочь». Дрожащими
руками, я поднял малышку и повернул лицом к себе. На меня смотрели,
не по-детски серьезные глазки, а затем Даша обняла меня за шею и
заплакала. В тот момент я понял, что роднее у меня уже никогда
никого не будет, для нее я сделаю все, что в моих силах и даже
больше. Тело Русланы мы не нашли, она пожертвовала собой ради
спасения дочери и доктора, голова которого после уничтожения
лаборатории осталась единственным носителем информации критически
необходимой для запуска анабиозных камер.
Что бы ни показывать слезы, накатившие на глаза от нахлынувших
воспоминаний, я отвернулся ко входу в зал погружения.