Внутри дома огонь был разложен по старинке, на решетке посреди комнаты. Клубы дыма, не попадавшего в круглую трубу над очагом, наполняли помещение. Несмотря на полумрак, мы сумели разглядеть нескольких бородатых стариков, игравших в кости; все они с любопытством уставились на нас. К нам торопливо приблизился какой-то толстяк в фартуке, по всей вероятности, хозяин; окинув нас изучающим взглядом, он, несомненно, оценил по достоинству наши дорогие плащи, подбитые мехом. Я сообщил ему, что нам требуется ужин и ночлег. Толстяк ответил, что с радостью предоставит нам то и другое за шесть пенсов. Говорил он с сильным гортанным акцентом, так что я с трудом понимал его речь. Тем не менее, я не преминул поторговаться и снизил плату до четырех пенсов. Удостоверившись у хозяина, что мы не сбились с пути и действительно двигаемся в сторону Скарнси, я заказал эль и устроился у огня. Марк тем временем отправился в конюшню, дабы позаботиться о лошадях.
Вскоре мой юный товарищ присоединился ко мне, чему я был очень рад, так как беззастенчивые взгляды деревенских стариков успели порядком мне надоесть. Я кивнул им, но они не сочли нужным ответить на приветствие и продолжали поедать меня глазами.
– Ну и любопытный же здесь народ, – вполголоса прошептал Марк.
– Просто в эту глушь не часто заезжают путешественники, – пояснил я. – И можешь не сомневаться, местные жители верят, что встреча с горбуном приносит несчастье. Впрочем, в этом убеждены и многие жители больших городов. Мне не раз случалось заметить, как люди, завидев меня, осеняют себя крестом. И это несмотря на то, что одет я всегда более чем прилично.
На ужин нам подали жирную тушеную баранину и крепкий эль. Отведав этого кушанья, Марк недовольно пробормотал, что баран наверняка прожил долгую трудную жизнь. Пока мы ужинали, в харчевню вошла компания деревенских жителей, все в нарядной одежде. Праздничная церковная служба, как видно, закончилась. Приглушенно переговариваясь, селяне устроились за одним из столов. Время от времени все они поглядывали на нас, и, разумеется, выражение их лиц было отнюдь не дружелюбным.
Я заметил, что в дальнем конце харчевни сидят трое мужчин, которые, судя по всему, тоже не пользовались расположением сельчан. По крайней мере, никто не обменялся с ними ни единым словом. Вид у всех троих был не слишком привлекательный: грязная, рваная одежда, всклокоченные бороды. Я поймал на себе их изучающие взгляды, однако они рассматривали нас украдкой, вовсе не так откровенно, как все прочие посетители харчевни.