– Клянусь! – глухим и печальным голосом ответила девушка.
В ту же ночь во дворце Лакон-Тая, победителя бирманцев и камбоджийцев, любимого всем народом вельможи, поднялась суматоха. Молодой паж Фэнг, который в обращении с ним старого господина подметил что-то странное, не мог заснуть, поминутно прислушиваясь к тому, что происходило в соседней комнате, в спальне вождя.
Заглянув в щелку, он увидел, что старик почему-то рассматривает свой великолепный боевой меч. Это очень удивило верного слугу.
«Неужели мой господин вновь собирается в поход?» – подумал он.
Около полуночи Фэнга словно что-то толкнуло.
– Господин! Ты спишь? – промолвил он тревожно.
Старик не отвечал.
Тогда паж вошел в спальню и при свете лампады с ужасом увидел, что Лакон-Тай лежит бездыханный. Тут же, возле его ложа, на полу валялся изящной работы золотой флакон.
Подняв и понюхав горлышко флакона, Фэнг воскликнул:
– Опиум! Мой господин отравился!
И бросился в комнату давно уже уснувшей Лэны-Пра.
– Госпожа! Несчастье! Пробудись, госпожа! – кричал он.
В мгновение ока весь дом был на ногах. Но единственным не потерявшим голову человеком оказалась Лэна-Пра.
– Послать гонца за… Нет, не нужно знахарей! Я знаю, в соседнем доме уже третью неделю живет европейский врач, к которому днем приходят сотни бедняков-больных. Позовите европейца.
Никому не пришло в голову ослушаться этого приказания, и через пять минут европейский врач вошел в спальню отравившегося старого вождя. А когда лучи солнца позолотили остроконечные верхушки причудливых крыш бесчисленных домов и храмов Бангкока, на веранде дворца Лакон-Тая можно было видеть трех человек: еще очень слабый, но словно чудом вырванный из когтей смерти Лакон-Тай, держа руку не отходившей ни на мгновенье от него дочери, тихим, но прочувствованным голосом благодарил спасшего его европейца.
– Ты вернул меня к жизни, о друг, – говорил старик, – и я дал тебе слово, что не возобновлю попытки самоубийства. Но едва ли на радость остался жить… Я поведал тебе все. Едва ли что-либо спасет меня от погибели. В лучшем случае, если император смилостивится, он на долгие годы сошлет меня в какую-нибудь глухую провинцию…
– Так что же? – отозвался врач. – Будто бы люди живут только в столице Сиама? Я дорого дал бы, чтобы иметь возможность проникнуть в глубь неведомого миру края, и, если ты пожелаешь, я охотно последую за тобой в изгнание…