Я был
уверен, что если не интервенты, то уж белые меня обязательно
расстреляют без суда и следствия. Но странность. Вместо расстрела
решили оставить в живых. А может, отправка в концлагерь считалась
хуже расстрела?
Раньше
думал, что остров называется Мудью́г, но еще в Архангельске узнал,
что правильное название Му́дьюг. И не такой уж он маленький:
в длину километров десять, в ширину от одного до трех.
Колючая проволока в два ряда,
высотой метра в три, по краям вышки с охраной.
— Все
вышли, построились! — скомандовал наш главный охранник — немолодой
дядька с фельдфебельскими погонами.
Нас
сводили вниз по широкому трапу, а навстречу нам шли узники,
пригнанные на разгрузку парохода. Оборванные, с мертвыми
глазами.
— Шагом
марш, твари!
Нас
пропустили за ворота.
—
Кругом!
Мы
развернулись как смогли и уперлись взглядом в огромный плакат, с
надписями еще по старой орфографии.
Заневыходънаработу—смертнаяказнь!
Запопыткукъбѣгству—смертнаяказнь!
Запѣніебунтарскихъпѣсенъ—смертнаяказнь!
Почему-то считается, что первые
концлагеря завели фашисты. Как же! Первооткрывателями были
цивилизованные англичане, обустраивавшие лагеря смерти в
Трансваале, а потом и у нас, в Двинской губе, в сорока километрах
от Архангельска.
Пока мы шли, я осматривал местность.
Около берега стоят карбасы, штук десять. Интересно, зачем они
здесь? Вот барак вне ограды, явно для охраны. Он и повыше будет, и
окна есть, и печная труба торчит. Дым не идет, так ведь лето,
жарко. А эти бараки уже для арестантов, они внутри заграждения из
«колючки», больше напоминают длинные дома, ушедшие в землю. И труб
не видно. А как здесь зимой?
Нашу партию разбили на две группы.
Почти все красноармейцы оказались в вместе, а в моей лишь один в
военной форме, остальные в цивильных пальто. Одну пятерку повели
куда-то вглубь острова, а нашу направили к открытым дверям барака,
если можно таковым назвать полуземлянку, покрытую тесовой крышей,
кое-где уже проросшей северным мхом.
— Шустрее
заходите, краснопузые, шевелите жопами, — лениво подталкивал нас
прикладом в спину охранник — немолодой дядька в шинели без погон,
зато в фуражке с кокардой.
Похоже,
вся охрана тут состояла из нестроевых чинов или профессиональных
тюремщиков.
— И чё их
вообще-то кормить? Вон, камень на шею, да в губу кинуть. Селедка,
небось, тоже жрать хочет! — философски изрек второй охранник —
длинный и кривой на один глаз, зачем-то считавший нас по головам,
словно пять человек невесть как много. Видимо, порядок
такой.