Знаете, каково это осознавать,
что все эти барышни беременны от тебя, и уже совсем скоро,
некоторые из них родят? Знаете? Нет? Вот и я не знаю, честно
говоря, мне было совершенно по фиг, что я являюсь биологическим
отцом их детей. Вот нисколечко не цеплял вид обрюхатиных мной
дамочек, ну, стоят себе, ждут чего-то. А, стоп, вспомнил, мне же
серебристоволосая ночью говорила, что надо сделать.
- Держи, когда ребенок
повзрослеет, передашь ему, и я приму его как отец, - я оторвал от
своей кольчуги серебряную чешуйку и протянул первой
девушке.
Она ошарашено глянула на меня,
дрожащими пальцами схватила полированный кусочек металла и тут же
бухнулась на колени, чего-то благодарно щебеча себе под нос, а
потом, вообще, учудила не понять, чего – принялась целовать мои
сапоги.
- С ума сошла?! – рявкнул я на
неё. – А, ну, брысь!
Беременная испуганно
шарахнулась, сапоги целовать перестала, немного отползла в сторону,
но с земли так и не поднялась, при этом глаза её были закрыты, а
губы чего-то шептали. Молилась, что ли?!
- Держи, когда ребенок
повзрослеет, передашь ему, я приму его как отец, - я оторвал от
своей кольчуги еще одну серебряную чешуйку и протянул следующей
девушке.
Ёпта?! Да, они, что совсем
малохольные?! Или у них предродовая эйфория вперемешку с поздним
токсикозом?! Вторая беременная, получив от меня серебряную
«монетку» тоже бросилась на землю и принялась целовать мою обувь.
Пришлось и на неё гаркнуть.
- Так, бабаньки, если еще раз,
хоть одна из вас будет валяться на земле и облизывать мои шузы, то
хрен вам, а не серебряные цацки! – громко крикнул я, держа в
поднятой над головой руке серебряную чешуйку с кольчуги. –
Уяснили?! То-то же!
Дальнейшее одаривание женских
масс малозначимым серебром прошло без подобных эксцессов. Барышни
на землю не плюхались, сапоги не целовали, а молча, принимали
чешуйку, кивком головы благодарили и осторожно опускались на колени
и начинали тихо бормотать себе под нос какие-то молитвы, а может и
проклятия в мой адрес, я же их мовы не понимаю, фиг его знает, чего
они там щебечут.
Когда я дошел до конца строя,
то на кольчуге осталось всего две чешуйки, а передо мной стояла
светловолосая Дочь Старика. Я глянул в её большие, серые глаза и
понял, что уйти отсюда мне будет неимоверно тяжело.
- Держи, тебе сразу две отдам,
- сказал я, протягивая последние серебряные пластинки. - Когда
ребенок повзрослеет, передашь ему, я приму его как отец, -
почему-то вмиг осипшим голосом, произнес я ритуальную
фразу…